иероглифами и буквами.
Неожиданно край свитка вместе с письменами начал таять и через мгновение совсем исчез. Цилиндр стал тоньше.
И хотя они знали, что отогнутый край неминуемо должен рассыпаться в пыль, хотя к этому печальному событию хорошо подготовились и были уверены, что все подробности надежно зафиксированы киноаппаратами, в укрытии раздался громкий вздох.
— Разворачивайте дальше! — произнёс Фернан.
Большие руки Тарасюка снова осторожно задвигались, и снова начал пухнуть на мерцающем экране тёмный цилиндр.
...Через два часа медный свиток перестал существовать. Вместо него осталось около двухсот жёлтых чешуек с выгравированными на них письменами и шесть кассет киноплёнки.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
МАЙЯ КРЕМНЕВА
Чёрные следы атомов на пластинке были намного короче, чем полагалось. Почти в два раза короче. Матвей взял таблицу эталонов и внимательно просмотрел ее от начала до конца.
Неужели радиоактивные изотопы бериллия и алюминия? Это же великолепно! Значит, саммилит ещё совсем молод — ему не больше миллиона лет.
Матвей открыл футляр пишущей машинки и начал отстукивать результаты опыта.
Сзади скрипнула дверь, но он не обратил на это никакого внимания и продолжал печатать.
— Ещё одна статья в газету? — с легкой иронией произнес за его спиной звонкий голос.
Белов обернулся. В дверях стояла тоненькая девушка в брюках и свитере.
— Вы ко мне?
— Если вы Белов, то к вам.
— Извините, что-то я вас не припоминаю...
— Ничего! Я вас тоже не узнаю. Вы представлялись мне совсем не таким. Очень высоким и непременно брюнетом — по контрасту с фамилией.
— Астроному не обязательно быть высоким. До звёзд все равно не дотянешься. Да вы садитесь...
— Терпеть не могу сидеть. Насиделась на всю жизнь! Девять лет в школе, пять — в университете...
— А потом?
— Потом получила диплом. А вы тоже умеете говорить в рифму?
— Не знаю, — сказал Матвей. — Вообще сочиняю с большим трудом.
— Это я давно заметила, — согласилась девушка.
— Каким образом? — Белов посмотрел на агрессивную гостью подозрительно.
— А вы до сих пор никак не сочините мне хотя бы открытки.
Матвей удивился:
— Вам? Открытку? Постойте, а как вас зовут?
— Майя Кремнева!..
Как известно, всё человечество можно разделить на две части. И основанием для такого деления могут быть самые различные признаки. Можно, например, разделить людей на тех, кто рано встаёт и рано ложится, и тех, кто поздно ложится, но зато поздно встаёт. На тех, кто делает зарядку, и тех, кто её не делает. На тех, кто, завидев наезжающий автомобиль, быстро перебегает улицу под носом у машины, и тех, кто в подобном случае непременно пятится назад.
Майя относилась к той половине человечества, которая встаёт на заре, делает зарядку и никогда не пятится назад.
Но и эту половину можно, в свою очередь, разделить на две неравные четвертушки. В большую входят люди, уверенные, что спешить некуда, что их время ещё не наступило, а уж когда оно наступит, тогда они покажут себя. В меньшую входят люди, всегда готовые к действию, как заправленная ракета. Именно из этой четвертушки выходят те, которым, по мнению остальных, «чертовски везёт», которые «своего не упустят», «рождаются в сорочке», и так далее.
Майя не родилась в сорочке. Но она всегда точно знала, чего хотела, и устремлялась к желаемому изо всех сил. И добивалась своего.
Талант? Верно, у неё были неплохие способности. Но у тысяч её сверстников они были ничуть не хуже. Только мало кто умел, подобно Майе, собрать линзой воли все свои мысли в один пучок, способный прожечь любое препятствие.
Она росла без отца. Он погиб в последние дни войны.
Но кое в чем ей действительно повезло. Первые четырнадцать кругов своей жизни Майя бежала за лидером. Лидера звали Серёжка. Серёжка был на три года старше, но никогда не задавался и всегда защищал её самостоятельность. К четырнадцати годам она умела делать почти всё, что умел делать брат: ездить на мотоцикле, бегло читать по-английски, разжигать костёр во время дождя, брать первые места на городских математических олимпиадах. Майя стриглась под мальчишку, ходила в брюках и ковбойке, и нередко её принимали за младшего Серёжкиного брата.
Когда брат поступил в университет, на математический факультет, у них произошла первая серьёзная размолвка.
— Знаешь, Серёжка, я решила уйти в вечернюю школу, — сказала Майя. — Я не буду математиком. Ты не сердись.
— С ума сошла! У тебя явно выраженные математические... И вообще наш век век математики!
— Наш век — век социалистической революции! — отпарировала Майя. Понимаешь, угнетенные народы не желают жить по-старому. Почему всем нужно заниматься математикой? Суо купкве, — сказала она по-латыни. — Каждому своё!
— И что тебе куикве? — сердито спросил Серёжка.
— Мне куикве, чтобы ты познакомил меня с арабами.
— Ещё чего! — сказал брат. — Я подозреваю, что угнетенные народы запросто обойдутся без тебя...
Но на следующий день Майя снова заговорила о том же.
Через день — снова. Ещё через день — опять.
В конце концов Серёжка понял, что жизни ему не будет. И однажды вечером явился домой с низеньким смуглым парнем. У парня были неестественно густые и блестящие чёрные волосы и ослепительно чёрные глаза.
— Наш товарищ... Сын иракского коммуниста, — объявил Серёжка сестре. Поможешь Асафу учить русский?
— Начну сегодня же! А вы мне — арабский. Ладно?
В шестнадцать лет Майя получила в вечерней школе аттестат зрелости и помчалась на филологический факультет.
Секретарь приёмной комиссии — мрачная и очень полная дама с сухим, скрипучим голосом объяснила ей, что за последние четыре года на арабистику не приняли ни одной девушки:
— Сам Сергей Викентьевич лично и персонально знакомится с каждым желающим сдавать экзамены
