— Допросим свидетелей, соберем приметы, и окажется, что у вас был Деверев... Что тогда?
— Меня сразу заберете? — сквозь слезы спросила Шляхина и обхватила голову руками.
— Пока у меня санкции прокурора нет. Но следствие вести будем.
— Приходил... — тихо проронила Шляхина, не поднимая головы.
После услышанного я долго не мог собраться с мыслями, как-то машинально спросил:
— Как он вас нашел?
— Побывал у моих стариков, узнал адрес и заехал. Он где-то был тут поблизости в командировке. Вообще он все тот же...
Из объяснений Шляхиной получалось все так просто... Я ехал к ней главным образом с намерением заручиться ее поддержкой о розыске, узнать, не слышала ли она что-нибудь о нем.
— Где он живет?
— Не сказал.
— Зачем приезжал?
— Навестить. Расспрашивал, как живу, обещал вернуться ко мне, считает меня своей женой. Интересовался, не разыскивают ли его. Всю ночь мы с ним проговорили...
— Вы ему сказали о розыске?
— Сказала, что ищут, — помолчав, ответила Шляхина.
— Чем он занимается?
— Не знаю. По разговору можно понять, что работает где-то в шахте в Сибири, инженером. Вместе с ним работают бывшие власовцы. Начальство ему доверяет, отпускает в командировки. Фамилия у него, наверное, Деев.
— Сам об этом сказал?
— Он предложил мне писать ему «до востребования» на имя Деева Вячеслава, но тут же передумал и место не назвал.
Я задавал еще много вопросов о Девереве, но больше ничего не добился. Видимо, она и в самом деле ничего другого о нем не знала.
— Вы когда с ним расстались в Германии?
— В апреле сорок пятого.
— Какие он тогда высказывал намерения?
— Предлагал мне бежать с ним к американцам. Я было согласилась, а потом... Куда мне с Мартой! Он ушел вроде бы с обидой. С тех пор я с ним не виделась. Был он тогда в форме капитана немецкой армии, с оружием. На груди висела какая-то немецкая медаль, которой он очень гордился.
— Чем он занимался в сорок пятом году?
— Разъезжал по власовским частям и вербовал агентуру по заданию немцев.
— А после того как вы расстались?..
— Был у американцев в лагере. Об этом я узнала в этот раз.
На этом я решил прекратить разговор. Шляхина ушла, ничего не спросив. К вечеру, как и обещал, за мною заехал оперуполномоченный, привезший меня в Борок.
— Ну как? — спросил он с порога.
— Ничего. Думаю, не зря приезжал.
— Может, заночуете? — предложил нам председатель. — Куда на ночь поедете, еще замерзнете где- нибудь в снегу...
Мы решили ехать, несмотря на поздний час и дальнюю дорогу. Прощаясь, Дмитрий Захарович задержал мою руку и сказал:
— Все карты ты мне спутал. Но кроме спасибо, сказать ничего не могу. И как это я, партизан, два года уничтожавший всякую падаль, втюрился и не распознал эту суку? Не могу себе простить. Не могу...
Председатель остался у хаты, из окна которой выглядывали его сыновья.
А мы долго мерзли на санях и только далеко за полночь приехали в райцентр.
35
На шахте в Сибири, куда мы прибыли с Амурским, нас ожидал старший лейтенант Корольков, знавший о цели нашего приезда. Ему было поручено оказать нам необходимую помощь.
Инженера Деева Вячеслава на месте не оказалось, но Корольков сразу же нас успокоил, сообщив, что его послали по каким-то делам в местный леспромхоз, где рабочие шахты заготовляли крепежный материал.
— Он вообще у них часто разъезжает, — сказал Корольков. — Ходовой мужик. В позапрошлом году в Ленинград и в Тулу ездил, какое-то оборудование там выбивал.
— Выбил? — переглянулся я с Амурским.
— Не уточнял, — сказал Корольков.
— Важно, что он там был, — добавил Амурский. — Значит, память на лица у меня еще есть.
Мы быстро договорились с Корольковым о том, что он присоединяется к нам, и, не задерживаясь на шахте, отправились на ближайшую районную авиаточку, как именовался здесь полевой аэродром. Оттуда летали самолеты в леспромхоз.
— Ну и могуча же наша Сибирь, — восторгался Амурский, припав к иллюминаторам знаменитого воина и труженика У-2. Самолет был старенький. Летел на небольшой высоте, и казалось, вот-вот заденет верхушки деревьев. Под нами простиралось безбрежное море тайги, подкрашенное свежей, салатного цвета зеленью. Виднелись невысокие пологие горы и лесистые впадины, извилистые ленты таежных рек.
Я наблюдал за Амурским и видел, с каким упоением он всматривался в необъятные таежные просторы. Понять все то, что вмещается в таком емком слове, как тайга, можно только в Сибири и, видимо, лучше всего глядя с высоты самолета. Жаль, что наш У-2 не мог подняться чуть выше, но и с его «потолка» нельзя было смотреть на открывающийся простор без волнения.
— Вот если бы еще кто-нибудь спел «Бобыля», — неожиданно сказал Амурский, — тогда картина была б полной.
Корольков не знал эту песню, но пустился с ним в спор, предлагая другие удалые сибирские песни. Амурский стоял на своем. Почему-то мотив именно этой песни, как я понял, соответствовал его настроению при виде сибирских просторов.
От районного центра мы добрались до леспромхоза в темноте и заночевали там как приезжие с Большой земли, что звучало для меня не совсем обычно. Корольков и Амурский были заняты поиском кипятка и, кажется, не обращали внимания на местную терминологию.
Местонахождения Деева в леспромхозе никто не знал, и мне пришлось намекнуть Королькову, что не зря ли мы сюда приехали. Я посоветовал ему не терять время и осторожно выяснить, где он находится. Если до него дошло, что им интересовались и наводят о нем какие-то справки, а это могло просочиться, то следовало бы принять незамедлительные меры по его поиску и в других местах.
Корольков уверял меня, что им все было сделано чисто.
— А почему он вдруг накануне нашего приезда помчался в леспромхоз?
— Послали. Я не стал противодействовать, чтобы не вызвать подозрений. Говорю же, что он часто разъезжает.
— А может, его нет здесь?
— Здесь, здесь он, — пообещал Корольков. — Не переживайте.
Не переживать я не мог. Почти три года идти по едва заметному следу, и вдруг, когда преступника настигли и он должен предстать передо мною, след начинает петлять и теряться. А может, сбежал под предлогом выезда в леспромхоз? Это вынуждало меня присмотреться с Королькову как к работнику, к его опытности, от которой зависела поимка коварного преступника. Кнехт все эти годы жил в постоянном страхе, прислушивался к каждому слову и каждому шагу за своей спиной. Один неверный шаг Королькова,
