одна неосторожность — и все начинай сначала.
С этими тревожными мыслями я долго не мог уснуть на новом месте, но все же сон и усталость одолели, я задремал. Когда проснулся, уже рассеялась предрассветная мгла, и я увидел, что Королькова на койке нет.
Вскоре он вернулся и предложил вместе с бригадиром лесорубов Семеном Павловичем пораньше отправиться на одну из делянок, где должен появиться Деев, поскольку там работали люди с шахты.
По пути договорились, что бригадир все будет делать как обычно, не обнаруживая нашего присутствия в своей будке.
— Все будет сделано, — понимающе сказал Семен Павлович, высокий, сутуловатый сибиряк лет пятидесяти. Я разговорился с ним. Оказалось, что всю войну он служил в стрелковой роте старшиной. Дважды был ранен. После войны вернулся в родные края и его сразу назначили бригадиром лесорубов, что не по его специальности. На бывшего старшину можно было положиться. У меня как-то сразу полегчало на душе. К нашему разговору внимательно прислушивался Амурский, но не проронил ни слова, выдерживая определенную ему перед поездкой линию поведения — больше смотреть и помалкивать. И все же он не удержался и спросил:
— А какая специальность?
— У меня-то? Плотогон, — с гордостью сказал Семен Павлович. — С дедом и отцом ходил по реке. Рука вот, а то ни за какие тыщи не пошел бы сюда. — Бригадир показал закостеневшие глянцевые пальцы на правой руке, которые едва шевелились. — Народ у меня пришлый, больше городские, топора и пилы в руках не держали, из тайги норовят побыстрее удрать. Говорят, комар их тут заедает. А я отсюда — никуда. Вот начальство и назначило.
Так мы доехали до будки бригадира, наспех сколоченной из бревен и досок, в которой летом можно было укрыться от дождя, а зимою отогреться и просушить мокрые рукавицы. Из будки, где мы расположились, в небольшое оконце виднелось метрах в тридцати еще одно такое же строение, как оказалось, инструменталка.
Скоро должны были подъехать рабочие и прибывший с шахты инженер, фамилию которого Семен Павлович запамятовал. Ему говорили, что приехал он для технического контроля заготовки крепежа, чтобы выдерживался установленный стандарт.
Семен Павлович ушел, а мы остались в его конторке. Амурского усадили поудобнее у окна, чтобы ему хорошо было наблюдать за подъезжающими людьми.
— Ну, смотрите, Викентий Петрович, внимательно, не появится ли ваш знакомый в сопровождении бригадира.
— Время-то столько прошло, — сказал Амурский, не отрываясь от окна. — Да и в камере было темновато. На свету я его видел мельком.
Подъехали машины. Вокруг бригадира собирались лесорубы, они закуривали папиросы, крутили самокрутки, говорили громко, перемежая речь крепкими выражениями, которые, по замечанию Амурского, как нельзя лучше дополняли их разговор.
Собралось уже около десяти человек, а Амурский молчал.
Меня тоже одолевали тревога и сомнение — узнает ли Амурский Деверева. Опознание лишний раз подтвердило бы объективность его заявления.
Из кабины последнего лесовоза не спеша вылез мужчина, который по одежде несколько отличался от собравшихся рабочих, хотя и был тоже в сапогах и брезентовой куртке поверх пиджака. Мне бросился в глаза красный свитер под горлышко и поверх него воротник темной рубашки. Хотелось сразу указать на него Амурскому, но пришлось сдержаться и обождать, что скажет он. Мужчина в свитере подошел к бригадиру и о чем-то заговорил с ним. Амурский никак не реагировал, хотя чувствовал, что за его спиной Корольков нервно заходил по тесной конторке, да и я волновался.
— Можно мне пойти посмотреть поближе вон на того, с усиками? С бригадиром стоит...
Я как-то не обратил внимания на усики мужчины в свитере.
— Можно. Попросите прикурить у бригадира.
Я видел, как Амурский подошел к бригадиру, прикурил у него папиросу и вступил в разговор. К этому времени рабочие уже начали расходиться. Амурский должен был вернуться и доложить, опознал он его или нет, а он отослал Семена Павловича к нам, сам оживленно беседовал с мужчиной в свитере.
— Кто он? — спросил я бригадира.
— Тот, с усиками? Да белая кость.
— Почему белая кость?
— Так окрестили его рабочие. Инженер с шахты...
— Деев его фамилия? — пришлось напомнить бригадиру.
— Кажется, Деев.
— Идите к нему и займите его деловым разговором, пока мы тут посовещаемся.
— Есть, — по-военному ответил бывший старшина.
Как только бригадир вернулся к Дееву, Амурский сразу направился к нам. Вошел взволнованный, уставился на меня так, словно в чем-то меня подозревал и ждал признания. Не сказав ни слова, закурил.
— Арестуете его? — спросил он через некоторое время.
— Если он, задержим. Говорите, что вас смущает?
— Да так, ничего. Чувствую себя как-то скверно.
— Жаль стало, Викентий Петрович?..
— Ладно, не будем разводить сантиментов. Это он... Задерживайте, промашки не будет.
Мы пошли с Корольковым к бригадиру и Дееву и пригласили их зайти в контору для разрешения «одного вопроса».
— Прошу предъявить документы, — сказал я Дееву.
Он сразу все понял, побледнел, зашарил в карманах трясущимися руками, лихорадочно ища выход из сложившейся ситуации.
— Оставил, наверное, в машине, в портфеле, — скрывая волнение, заикаясь, сказал Деев. — Я сейчас, мигом принесу. — И метнулся к двери. Но ему преградил дорогу Корольков.
— Сядьте, не торопитесь, — указал я ему на место.
Растерянный Деев послушно опустился на скамейку.
Бригадир быстро принес портфель из машины, в котором мы не обнаружили никаких документов. Только в потрепанной книжке новелл Ги де Мопассана лежало командировочное удостоверение. Деев не переставал искать документы в карманах. Я предложил ему все содержимое из них выложить на стол. Кроме потертой записной книжки и перочинного ножа, у него при себе ничего не оказалось.
— Можно мне задать ему вопрос? — спросил Амурский.
— Задавайте.
Я листал записную книжку, из которой выпадали листочки, испещренные разными пометками, и прислушивался к вопросам Амурского.
— Помнишь меня?
Деев посмотрел на Амурского туманным взглядом и ничего не ответил. Вряд ли он мог его помнить, а если и помнил, то ожидать признания в этой обстановке не следовало.
— В одной камере сидели в тюрьме в Тарту. Неужто забыл?
— Товарищ бригадир, — приходил в себя Деев, — зачем меня сюда позвали? Кто эти люди?
— А вы кто? — спросил я его, продолжая рассматривать не совсем разборчивые записи.
Деев молчал. А я продолжал листать записную книжку. Мне хотелось найти в ней адрес или какие-то пометки, относящиеся к Шляхиной. Ее фамилия на листке с буквой «Ш» не значилась, но зато было записано: «Борок, Аня». Это уже что-то значило! Все сомнения у меня рассеялись. Я даже мысленно улыбнулся при виде этой короткой записи.
— Мы вас задерживаем, Деверев, — объявил я ему, — для выяснения личности. Обыскать! — Это уже Королькову.
