нападу на них. Единственной альтернативой для них было оставить меня в покое, что они в конце концов и сделали.
– Интересная стратегия, – говорю я.
– Никогда не могла понять, – размышляет Эмили, – почему мужчин так интересуют лобковые волосы рыжих женщин. Больше никому не задают постоянно этот дурацкий вопрос.
– Не всех мужчин, – уточняет не любящий обобщений Клаудио. Я хочу пошутить, что у него в жилах течет не кровь, а двоичные коды, но вспоминаю его недавнее выступление и решаю промолчать.
– Ах, простите! – смеется Эмили и шлепает его по руке.
Поезд раскачиваясь, въезжает на вокзал Виктория, и мы собираем вещи. До чего же мне не хочется оставаться одному, но Эмили берет под руку Клаудио, и они собираются взять такси и ехать в Уоппинг.
– Может быть, пойдем вместе и вы тоже возьмете такси? – предлагает Эмили, но я отрицательно качаю головой.
– Я поеду на автобусе, это займет столько же времени.
Уверен, что они оба почувствовали облегчение.
– Еще раз поздравляю. – Я обнимаю их. – Очень рад за вас.
Cielo mi cielito lindo[77], – тихо напеваю я про себя, глядя в окно автобуса по пути в свою пустую квартиру. Я все еще под впечатлением критики, услышанной от Клаудио, которая, как пульсирующая боль в ожоге, напоминает о своем существовании. Я знаю, что ночью мне будут сниться сны, и страшусь их яркости, которая оставляет во мне беспокойство и печаль. Океанские волны накатывают на берег в Пунта-дель-Дьябло. Скоро мой сын с молодой женой отправятся туда, чтобы провести свой медовый месяц; они остановятся в гостинице с кафельным полом, занесенным песком; они будут сидеть на балконе, глядя на горизонт. В моей жизни было немало хорошего. Я совершал благородные поступки; я сильно любил женщину, и спустя двадцать лет мне не хватает ее, и я тоскую по ней почти так же сильно. Я был участником подпольного партизанского движения. Очень романтично. Благородный седой герой. «Неужели все было ради этого?» «Некоторые его рассказы действительно интересны». «Где были эти чертовы тупамарос?» Я никогда не жалею себя, но сейчас жалость накатывает на меня волнами. Слез нет, но до чего же тяжело на сердце, и как же я сейчас одинок. Я ощущаю свое дыхание. Как будто мне приходится бороться за каждый вдох, как будто кислород медленно выходит из автобуса, из моих легких. Сейчас я начну задыхаться. Жаль, не с кем поговорить. Я хочу вскрикнуть. Я хочу позвать на помощь.
Только песня сейчас может мне помочь.
Город огромен, а я одинок.
Буду петь дальше и сойду с автобуса.
Открою входную дверь и включу свет. Налью себе большой стакан виски и, может быть, немного посмотрю телевизор. Завтра посмеюсь с Панчо и расскажу ему про Брайтон. Все не так уж плохо, Орландо, все будет хорошо. Давай, соберись с духом, дыши глубже, все образуется. Продолжай петь, и скоро ты будешь дома.
«Каждый день я думаю о нем»
После того памятного вечера в клубе «Саблайм» у Ника было достаточно времени, чтобы обдумать происшедшие события и свое далеко не образцовое поведение. На следующий день он чувствовал себя ужасно и валялся в постели, смотрел телевизор, непрерывно сморкаясь, с отвращением замечая на платке кровавые сопли и пытаясь сообразить, есть ли какая-нибудь еда, которая вызвала бы у него аппетит. Ник чувствовал глубокое разочарование и некоторое смущение оттого, как легко он вернулся к тому, с чем, как ему казалось, он навсегда распрощался. Кейтлин ничего не спрашивала о прошедшем вечере. Она оставила его лежать в постели и отправилась с какими-то друзьями по работе в турецкий ресторан. Ник получил предварительное приглашение на это мероприятие за несколько недель, но сейчас Кетлин даже не спросила, пойдет ли он вместе с ней. Ник понимал, что отношения между ними испортились, и это не было связано с его несостоявшейся изменой с Джоан Салливан. Похоже, что Кейтлин стремилась отдалиться от него, а он не мог придумать, как вернуть ее, – или не давал себе труда подумать об этом.
Следующие несколько дней Ник хмуро и напряженно работал над передачей о Роне Драйвере, которая была почти готова. Сейчас он был уверен, что есть люди, которые, вероятно, знают, что произошло у клуба «Саблайм» в тот вечер, когда Натана Клеменса затоптали до смерти, однако никто не захочет об этом говорить, тем более перед камерой. Джоан Салливан что-то знала – она сама призналась, что связана с этой историей, но Ник понимал, что, независимо от того, что ей было известно, угрызения совести не заставят девушку раскрыть это. В том, что Джоан может сообщить Терри Джеймсу об их разговоре, он сильно сомневался, потому что тогда и ей пришлось бы отвечать на многие неприятные вопросы типа: «А ты какого черта язык распустила?» В ее интересах было помалкивать, а Джоан выглядела человеком, для которого собственные интересы всего важней. Она рискованно вела себя от скуки, но этот риск вытекал скорее из желания освободиться от Терри Джеймса, из стремления выскользнуть из своей невидимой клетки. Возможно, этим она и занималась с Крисом Гейлом. Джоан сказала, что в офисе Ричарда Ирвина было бы удобнее. Откуда ей это известно? Она уже делала так раньше? С красивым охранником, который тоже любил игру и риск?
Однажды днем Ник сел за компьютер и написал: «Это рассказ о клубах, наркотиках и убийстве». Некоторое время он разглядывал эту фразу – три популярных слова, которые должны вызвать интерес читателя, – а затем буква за буквой стер все с конца, пока не осталось «Это рассказ». Он вспомнил продюсера Пенни и ее напоминание на совещаниях: «Будем проще: что за историю мы хотим рассказать?» Какую историю он хотел рассказать – невинного человека, отбывающего пожизненное заключение? Или утомленной скукой девушки, затевающей опасный роман? Или коррумпированных законодателей, отвергнувших истину и правосудие? Никакой документальный фильм не смог бы справиться со всеми этими темами – не хватило бы ни места, ни времени. Проще взяться за Криса Гейла и его заключение в тюрьму: с этим нужно разобраться, и Ник знал, что близок к тому, чтобы узнать, что же произошло в действительности.
Позвонил Уилл и сообщил, что для Ника есть работа.
– Я знаю, что ты заканчиваешь со своим подставленным тред-юнионистом, и подумал, что тебе может понравиться нечто совершенно иное. Это серия передач о столицах бывших коммунистических государств – Праге, Берлине, Будапеште, Москве и так далее. Надо показать ночную жизнь, чем увлекаются подростки, людей, которые преуспели, и тех, кому не слишком повезло. Продюсера я знаю – очень толковая девушка. Напиши-ка свой послужной список, у тебя есть все шансы. Кстати, немного попутешествовать тебе не помешает.
– Да, спасибо, Уилл.
Ник положил трубку и некоторое время смотрел на нее. Последнее время он не думал, чем будет заниматься, закончив программу о Роне Драйвере.
– Вы работаете допоздна. – Рядом бесшумно возник Орландо.
– Нужно поехать кое-кого повидать. – Ник потер глаза. – Я уже заканчиваю.
– Как идет ваше расследование? В клубе? Я не ожидал увидеть вас там снова в тот вечер.
– А вы никому не скажете, чем я там занимаюсь?
Уборщик засмеялся.
– Я разговариваю только с другими уборщиками. А им это не очень интересно. Кроме того, я и сам довольно смутно представляю, чем вы там занимаетесь. – Он вдруг снова рассмеялся, как будто что-то внезапно пришло ему в голову, а затем опорожнил корзинку Ника в черный мешок. Ник посмотрел на уругвайца. Он вдруг почувствовал потребность поговорить с кем-то о том, чем занимался, рассказать и посмотреть, будет ли это иметь смысл для других, если высказать свои догадки вслух.
– Это касается убийства, которое там произошло. Мне кажется, что охранник, которого в нем обвинили, не совершал преступления. Мне кажется, что его подставили или сделали козлом отпущения.
– Боюсь, это не столь уж редкий случай. Мой сын называет меня теоретиком заговоров, но крупные заговоры постоянно происходят вокруг нас. Просто некоторые люди наивны или ничего не замечают.
