– Сплошной медицинский криминал! – удивленно ворчал майор с пшеничными усами, затянувший в ремни объемистое брюшко. – Уму непостижимо! Зачумленные поголовно! Почти у каждого хрипы в легких. У многих вместо ног – кровавое месиво. Вшивость поголовная. Что их только поддерживает?..
Один из медиков, молоденький, с легкомысленными усиками, подмигивал старшине Булочке.
– Они живут надеждой. Каждому бы по сто грамм… Я вообще-то вспоминаю Чуковского, – усики подпрыгнули в быстрой улыбке, – как там у него?.. И корь, и дифтерит у них, и оспа, и бронхит у них, и голова болит у них, и горлышко болит… – Он наклонился в сторону Булочки: – Женщины файзабадского гарнизона передают привет покорителям «Зуба». Гордятся. Сочувствуют. Ну, и соответственно… – Понизил голос: – Страшно все волнуются и переживают… Просто не находят себе места. Подурнели и похудели. А главное, готовят для покорителей «Зуба» праздничный обед.
Солдат, стоявший перед балагуром навытяжку, задрав майку, шмыгнул носом и приоткрыл рот.
– Вольно, дружок, не переживай, – медик обернулся к нему, – не волнуйся. Тебя тоже ждут дома. Красивые женщины на руках будут носить. Цветами будут забрасывать… – Он вывернул внутренние швы майки: – Ага, тоже вши. Потерпи, казачок. Дождется тебя Маруся. Глазки у тебя, брат, желтые. Какой у тебя стул? Цвет мочи?
– Какой еще стул? – солдат недоуменно поднял брови.
Медик засмеялся, начал объяснять подробности…
Списки больных в маленьких блокнотах неуклонно росли. Они перелились через край одной странички, другой. Ползли напротив фамилий кривые строчки предполагаемых диагнозов. Десятки разных болезней – от легкой простуды до подозрения на тиф, желтуху, разные фолликулярные ангины, бронхиты, пневмонии, аритмии, дистонии – все это щедрым потоком лилось на удивленных медиков.
– Поразительно. Всего одна неделя. Семь дней. Каких-то семь суток… И каждый второй с серьезным диагнозом, – хмурый майор принимал от солдат потные градусники. – Что же это за семь дней? Впрочем, судя по вчерашнему нашему пациенту Лаптеву, с его физической истощенностью и психическим срывом, можно догадаться о полном пределе человеческих сил.
Он бормотал себе тихо под нос:
– И все же никто не жалуется. На ногах не стоят, а нос держат по ветру. – Вертел во все стороны худенького невзрачного Осенева. – Кашель есть? Недомогание?
– Какой кашель, товарищ майор… – Осенев улыбнулся и вдруг судорожно вздохнул, поперхнулся, побагровел. Длинный горловой звук с хрипом вырвался изо рта.
– Именно этот кашель, а не что-нибудь другое, – майор с досадой поморщился.
– Сглазили, товарищ майор. Ну, першит в горле немножко…
– Да не в горле, в груди у вас першит, молодой человек. У вас легкие свистят, как порванные мехи.
Осенев нарочито округлил глаза:
– Так у меня жабры, а не легкие. Я ж под водой могу дышать.
– Поэтому у тебя и майка мокрая, – майор сжал пальцами влажную майку Осенева.
– Искупаться пришлось на переправе. Да я каждый день такой мокрый. И ничего…
– Действительно, ничего. За исключением воспаления легких, – майор сердито дернул бровями. – Иди, измеряй температуру. Только без жульничества!
– Да что вы? – Осенев заулыбался лукаво. – Какая ж у меня температура? Совсем никакой!
Он заправил майку. Сунул градусник под мышку. Едва заметно дернул локтем. Градусник плавно сполз под майкой.
И все же Осенев тоже попал в длинный список больных.
Аккуратно сложив стопочкой исписанные листки, майор подчеркнул карандашом итог, особо обвел жирной чертой десяток фамилий.
Шульгин шагнул поближе.
– Ну, что, товарищ майор?
– Катастрофическое состояние! – Майор развел руками. – Впору объявлять карантин. Никто не жалуется, но госпитализировать можно практически каждого. Невероятно! Организмы изношены до предела. Вы сами посмотрите, это же не тела – это мощи. Люди запущены, – он резко махнул рукой, – в медицинском смысле, конечно. Духовным качествам ваших солдат можно только позавидовать. Если бы мой сын был хоть немного похож на любого из них…
Майор задумчиво потер переносицу и вдруг сердито сверкнул глазами.
– Только научите их, пожалуйста, говорить врачам правду. Сплошные жулики. Объясните им, что я вовсе не живодер на псарне. Некоторые из них, – майор ткнул пальцем в Осенева, – совершенно самонадеянны. Врут прямо в глаза. Объясните этому нахалу, мнящему себя здоровяком, что температуру измеряют не на животе. Градусник – не женщина, животом его не согреешь.
Осенев зарделся. Неуверенно потянулся рукой к майке. Виновато шмыгнул носом.
Майор круто развернулся. Кровь вдруг бросилась ему в лицо.
– Андрей Николаевич, голубчик, да что же это я!.. Вот же неисправимый болван!.. Во-он, в той палатке, видите, процедурная. И там уж, представьте себе, трудится дорогая наша Елена Сергеевна. Перевязки, уколы, санобработка… Она же ради вас напросилась. Я, конечно, отговаривал. Куда же на боевую операцию женщину?.. Не Отечественная же ведь! И посмотрите вы на нее, – майор с удивлением развел руками, – не отрывается от пациентов…
Последние слова его неслись в спину стремительно отбежавшего Шульгина. Майор улыбался в пшеничные усы и потирал руки:
– Хорошие ребята…
46
Шульгин отвернул брезентовый полог палатки и замер на пороге. Десятки полураздетых тел в белеющих полосах бинтов, ржавых пятнах, проступающих сквозь марлю йода и крови, бросились ему в глаза.
Посреди них плавно двигалась сосредоточенная Елена, и глаза солдат растроганно следили за каждым ее движением.
– Ничего, сестричка, вовсе не больно, бинтуйте крепче, – шептал побледневший паренек, протянувший ей руку, и яркое пятно крови стремительно проступало на каждом обороте бинта. – Сейчас уймется, сейчас…
Елена работала быстро точными неуловимыми движениями, и смотреть на ее спокойное сосредоточенное лицо, на ловкую девичью фигуру, хрупкую и сильную одновременно, было приятно. Шульгин залюбовался ею и даже удивился тому, что еще недавно был за что-то сердит на нее.
Солдаты зашумели, увидев лейтенанта, раздвинулись.
– Эй, бачата, дайте пройти нашему лейтенанту, – прогремел голос Богунова, – поворачивайтесь живее. Здесь вам не штабной блиндаж. – Смущенно улыбнулся Шульгину. – Вот, направили нос разбитый подлечить да еще старые царапины обработать. Поободрался я маленько с Лаптевым, помните…
Он сердито подтолкнул одного солдата, с забвением следившего за движениями Елены.
– Во-от, пялятся они все на сестричку. Прямо глаза лопаются. Проходите, Андрей Николаевич.
Шульгин покачал головой:
– Нет. Я лучше выйду. Душно тут у вас…
Он стал медленно разворачиваться и услышал тихий голос Елены:
– Товарищ лейтенант, обязательно меня подождите.
Сердце Шульгина гулко забилось от этого тихого голоса, и он резким движением нырнул под брезентовый полог и замер за порогом, улыбаясь безудержной счастливой улыбкой.
Елена освободилась только через час. Молодой лейтенант-медик вытащил ее на свежий воздух и махнул рукой Андрею.
– Да справлюсь же я без вас, – сердито ворчал он, подталкивая ее к Шульгину. – Ну, разве можно вот так, безо всякого перекура. Железо и то устает. Принимайте-ка эту ненормальную, – подмигнул Шульгину. – Повлияйте на нее, товарищ лейтенант! Не бережет себя.
Лейтенант сделал торопливый шаг навстречу Елене, тут же придержал себя и неловко протянул ей руку. Елена остановилась перед ним, слегка покачиваясь от усталости.
– Присесть бы где-нибудь, – тихо сказала она.
