Оборотень в погонах

нас нет времени на китайские церемонии.

– Вы что же, – перебил меня благочинный. – Думаете, что наши преступники раскалываются от одних уговоров следователя? Успокойтесь, про неспортивные методы допроса я знаю не понаслышке.

Я не стал комментировать разницу между способами, какими выбивают из мелкого воришки признания в том, кто свистнул третьего дня самовар у бабки Мары, и “экстренным потрошением”, в том виде, как его нам преподавали. Раз брат благочинный так рвется поприсутвовать – милости просим, но убирать потом за собой будет сам… а заодно и за клиентом приберет.

В этот момент пришедший в себя клиент открыл глаза. Сначала я даже не понял, что заставило это точено-прекрасное личико перекоситься в столь жуткой гримасе, и лишь когда из стиснутых до белизны губ с шипением вырвалось “ан’гиваре”…

– Во-первых, – после долгой паузы холодно произнес присоединившийся к нам Шар. – Я еще мог бы понять употребление в свой адрес термина “предатель”, но никак не “доносчик”. А во-вторых могу сообщить тебе, что предателями и идиотами я считаю всех серкелуин, готовых ради нескольких бредовых идей напрочь разрушить труд многих веков. Вы подобны оркам… впрочем, судя по последним событиям, даже орки способны к рациональному мышлению куда больше вас.

Пленник в ответ процитировал Хурина Талиона, погибавшего с криком “Ауре энтулува ” – “Наш день еще настанет!”, после чего прошипел какую-то длинную фразу на квенья, из которой я разобрал лишь “победа” и “мучительная смерть”.

– Ты лучше о своем самочувствии побеспокойся, – посоветовал я.

– За меня отомстят. Вы все умрете.

– Эт-точно, – согласился я. – Все мы когда-нибудь, да умрем. Но именно в “когда” и “как” заключена суть вопроса.

– Макс, – повернулся Шар к гному, – где мы сможем побеседовать с нашим гостем в приватной обстановке?

– К яме его тащите, – не секунды не колеблясь, сказал гном. – И на раму. Она у меня раздвижная, так что все будет как в лучших застенках Европы. А я вокруг завесу поставлю. Через неё сильфы не проскакивают, так что звук и подавно не пройдет.

На то, чтобы стащить с рамы лежащий там ковер и привязать на его место наш трофей, нас ушло не меньше трех минут, в течение которых побледневший эльф тщетно пытался отвести взгляд от разложенных на поддоне инструментов. Получалось это у него плохо. С особенным же постоянством взор серкелуина натыкался на самогреющий паяльник.

– Ну вот, – весело улыбнулся я, затягивая последний виток проволоки. – Будем по-хорошему разговоры разговаривать или как?

– Ты, – эльф облизал враз пересохшие губы, – ничего не добьешься от меня, презренный адан .

Многие не видят ничего обидного в этом слове, раз в наречии западных эльфов прозвание “эдайн” прилагалось только к тем смертным, кто достоин доверия и уважения перворожденных. Но в древнем, священном языке оно применялось без разбора ко всем нам, и означало – “последыши”.

– Значит, “или как”, – резюмировал я. – Макс, как думаешь, с чего начнем? Иголки под ногти… или сразу плоскогубцами?

– Лично я бы начал вот с этой штучки. – Гном ласково погладил штуковину, больше всего напоминавшую катушку от спиннинга. – Машинка для вытягивания проволоки… думаю, сухожилия или нервы ею потянуть тоже будет неплохо.

– Или лучше сразу паяльником? – предположил я, глядя как лицо пленника стремительно приближается по цвету к весенней листве. – Шар, как думаешь?

– Сева, – укоризненно произнес мой компаньон. – Ты дилетантствуешь.

– Нету в русском языке такого слова! – возмутился я.

– Возможно, – согласился Шар. – Но именно оно лучше всего подходит к тому, чем ты собрался заниматься.

Он осторожно положил на поддон трость и, схватившись за край рампы, наклонился к искаженному ужасом лицу пленника.

– Люди, – голос моего товарища, наверное, можно было намазывать на хлеб, – это существа с очень короткой памятью. Приведу пример. Несколько веков подряд они позаимствовали у нашей с тобой расы несколько весьма совершенных методик допроса, а потом, стоило лишь ненадолго установиться такому хрупкому и непрочному, – искреннего сожаления в голосе Шара хватило бы выжать слезу даже из гоблина, – перемирию, как они тут же забыли все свои достижения на этом поприще. И теперь, – с грустью заключил Шар, отклоняясь назад, – в нужде им приходиться прибегать к хоть и действенным, но все же ужасно варварским методам. Куда менее эффективным, надо заметить, и отнимающим не в пример больше времени и сил.

Выдав эту сентенцию, мой товарищ на следующие две минуты утратил к пленнику всякий интерес, полностью сосредоточившись на методичной сортировке разложенных на поддоне швейных иголок, от прошивочных длиной чуть не в ладонь, и до похожих на хирургические отделочных. Наблюдавший за ним серкелуин, похоже, уже достиг максимума по части обретения зеленой окраски и теперь отображал нарастающий в нем ужас путем выпучивания глаз – зрелище презабавное донельзя.

– К счастью присутствующих здесь, – вновь заговорил Шар, аккуратно выкладывая отобранные им иглы на краю рамы. – В период службы в рядах свойственная представителям нашей расы природная любознательность сподвигла меня на детальное ознакомление с архивами части. Как общеизвестно – хотя последние полвека этот факт отнюдь не афишируется – первоначально егерские подразделения были сформированы именно для противодействия эльфийским партизанам. И вот… – Шар неожиданно осекся, пристально изучая наконечник одной из отобранных игл.

– Макс, – не оборачиваясь, попросил он, – Не мог бы ты принести мне что-нибудь дезинфицирующее.

– Коньяк подойдет? – деловито осведомился гном. – “Dorville”, французский, семнадцатилетней выдержки. Еще есть шотландский виски, ром…

– Ром будет лучше всего, – мягко сказал Шар. – И немного ваты.

– Что ты собрался делать? – хрипло осведомился пленник. – Ты… – Дальше последовала очередная длинная фраза на квенья из которой я на этот раз не понял не единого слова – и готов был поклясться, что большинство их слышал впервые в жизни. Судя же по тому, как недобро прищурился Шар, слова эти были из числа тех, которым его обстоятельные сородичи все же не сочли возможным выдумать подходящие руны. Если мы никак не можем свести похабные надписи с заборов, то сколько же лет пришлось бы лесным жителям взирать на вырезанное на коре векового мэллорна “Келеборн – рогоносец”?

– А клиент-то, – вполголоса заметил я Зорину. – Слабоват оказался… в поджилках. С ним еще и работать не начинали, а он вишь как разнервничался.

– Как правило, – так же негромко отозвался брат-благочинный, – субъекты, активно угрожающие насилием другим, оказываются морально не готовы к тому, что им будут давать сдачу той же монетой.

– Это вы, часом, не про меня?

– Отнюдь. Вы не угрожаете, а применяете насилие. Это вещи совершенно разные. И, насколько у меня сложилось впечатление, все же принадлежите к числу тех, кто дает сдачу. А этот… субъект… подозреваю, очень часто разглагольствовал о том, что он сам бы проделывал в схожей ситуации.

Вернувшийся Макс молча протянул Шарапову надорванную упаковку ваты, а к пузатой бутылке с черной-золотой этикеткой предварительно приложился секунд на пять.

– Благодарю, – церемонно кивнул эльф.

– “Кэптен Морган Голд Лейбл”, – вздохнув, прочитал я. – Жа-алко.

– Я постараюсь не тратить столь ценную жидкость напрасно, – сухо сказал Шар.

Он ловко опрокинул бутылку на клок ваты, тщательно протер получившимся тампоном одну из игл, держа её на уровне глаз повернулся к нам и начал медленно закатывать левый рукав.

– Данная игла, – начал он лекторским тоном, – имеет так называемую пулевидную заточку – круглого