«Как? — подумал он. — Среди нас предатель?» Стал перебирать всех по очереди.
— Медведев? Нет. Коряга? Нет. Мухомор? Нет. Но кто же?
Самоха собрал всех и, показав записку, резко спросил:
— Кто?
Друзья удивились не меньше его.
— По-моему, никто, — спокойно сказал Мухомор. — Мы, по всей вероятности, говорили, а нас подслушали. Вот и все. А подслушал, должно быть, Лобанов.
— А черт его знает, Лобанов или не Лобанов, — сказал Коряга. — Не пойман — не вор. Во всяком случае, досадно, что секрет наш открыт.
— Видишь, Мухомор, — сказал Самоха, — теперь раз Амоське все известно, теперь хочешь не хочешь, а с места первого ученика его спихнуть надо. Надо, а то Амоська и Швабра вовсе нос задерут, вовсе житья от них не станет. Теперь все дело за тобой. Гляди в оба. Особенно по-гречески долби назубок, чтоб Амоська тебя обогнать не мог. А мы тебе уж вот как помогать будем. И старшеклассников попросим для тебя переводы делать и с греческого на русский, и с русского на греческий, и задачи решать, и сочинения писать. И шпаргалки тебе передавать будем, и подсказывать — и все, что хочешь. А Амоську мы нарочно сбивать станем, неверно подсказывать, условия в задачах путать, и дразнить, и мешать, когда он отвечает, и учебники у него воровать будем. Во! Зададим ему жару.
— Не хочу я так, — покачал головой Мухомор. — Я сам, без вашей помощи, обгоню Амосова. Без всякого жульничества. Да мне его и обгонять нечего, я и так лучше его все знаю. А толку что? Все равно меня первым не сделают.
— Во, опять на попятную, — надулся Самохин. — Ты же обещал. Трусишь, что ли?
— Да я не отказываюсь. Только я по-честному. Это Амоська, свинья, на всякие гадости способен. А я так не хочу.
— Ну, ладно, только ты нам не мешай.
— Он и так лицом в грязь не ударит, — уверенно сказал Коряга. — А за Амоськой будем следить. Если его опять сделают первым учеником только за то, что он Швабрин любимчик, мы такой тарарам подымем, что гимназия ахнет. Согласны?
— Согласны, — подтвердил Медведь.
А Самоха сказал:
— Если Мухомор спихнет Амоську, честное слово, от радости лопну.
ВОЛЧИЙ БИЛЕТ
На другой день, перед первым уроком, из класса в класс быстро пробежала весть:
— Лихов пришел! Лихова освободили!
Самоха и Мухомор обрадовались, выскочили в коридор. Действительно, из раздевалки медленно шел Лихов, окруженный группою одноклассников. Его с любопытством рассматривали и расспрашивали наперебой:
— Ну как?
— Расскажи.
— Давно освободили?
Но не успел Лихов войти в класс, как вслед за ним ворвался Попочка и нервно закричал:
— Сейчас же, сейчас же, сейчас же идите к директору!
Лихов ответил резко:
— Слышу. Не глухой.
Мухомор и Самоха побежали взглянуть в седьмой класс. Хотелось посмотреть на Лихова. Самоха не удержался, позвал:
— Лихов!
Тот оглянулся.
— Ге-ге! — улыбнулся Самоха и застеснялся? — Не зная, что еще сказать, добавил: — Харла-барла, Лихов! Это мы. А вот и Мухомор. Гляди: рыжий, как апельсинчик.
Лихов удивленно посмотрел на Самохина. Семиклассники засмеялись. Самоха покраснел. Мухомор молча кивнул Лихову головой.
— Что вам тут надо? — набросился Попочка. — Идите в свой класс.
И прогнал.
Лихов направился к директору. Но не прошло и пяти минут, как он вышел и сообщил ожидавшим его одноклассникам:
— Исключили… С волчьим…
Лобанов первым услышал об этом. Он испугался, прибежал в класс, сел, но никому не сказал ни слова. Но об исключении Лихова быстро узнали все.
Из каждого класса выглядывали встревоженные, злые лица. Попочка, выбиваясь из сил, шнырял по коридору и упрашивал:
— Да сядьте же, сядьте же, наконец!
Видя, что уговоры не помогают, он повысил голос и стал грозить:
— Запишу! Доложу! Донесу! Немедленно войдите в класс. Закройте за собой двери.
Успокаивал третий — народ вылезал из пятого, успокаивал пятый — горохом сыпали из первого малыши. Трудней всего было справиться с седьмым, где учился Лихов, и с четвертым, где особенно волновались Самоха и Мухомор.
Заметив, что из седьмого группа гимназистов вместе с Лиховым направилась к раздевалке, Мухомор и Самоха проскочили за спиной Попочки и незаметно шмыгнули туда же.
Надевая шинель, Лихов говорил товарищам:
— С волчьим билетом… Это значит — ученью конец. Теперь уже никуда не примут. Из тюрьмы выпустили по несовершеннолетию… Мне не сказали, но я знаю, что буду находиться под тайным надзором полиции… Но мы еще посмотрим…
Он сильно волновался и от волнения не мог найти калоши. Мухомор хотел по-товарищески услужить, подать ему их, но вдруг подумал: «Что же я делаю? Ведь надев калоши, Лихов уйдет… Уйдет навсегда, навсегда из гимназии… Нет. Пусть лучше поищет калоши… Пусть еще побудет здесь, с нами…»
И он сунул калоши в угол, покраснел и растерянно посмотрел на Самоху. А Самоха шепнул ему на ухо:
— А ведь Лихов ничего не знает, как мы для него кружку… в церкви… и как мы ночью к его матери заходили…
— Ну и пусть не знает, — сердито ответил Мухомор. — Не надо говорить, зачем?
Пока Лихов искал калоши, расстроенные товарищи молча смотрели на него.
Вбежал Попочка.
— Господа, господа, как не стыдно? Ведь звонок уже был. Идите в класс, ведь я же просил.
Встретив слишком выразительные взгляды семиклассников (было их здесь человек восемь), Попочка сбавил тон:
— Я понимаю, — сказал он, — конечно, проводить товарища… Мне, Лихов, вас тоже сердечно жаль…
— Вижу, — с досадой огрызнулся Лихов. — Бросьте хоть на прощание врать. Вы бы лучше мои калоши нашли. Это был бы единственный ваш умный поступок.
Попочка так и вспыхнул. Побагровел весь. Однако сдержался. Учел, что в такую минуту лучше не вступать в пререкания. Но все же подумал: «Как быть? Промолчать — свой авторитет подорвешь, зашуметь — как бы чего не вышло. Ведь этот Лихов такой верзила. Ему теперь все нипочем…»
Ответил как-то неопределенно, не то заискивающе, не то сердито:
— Я, конечно, понимаю ваше состояние, но все же так выражаться…
И, обращаясь к семиклассникам, Попочка попросил их притворно-дружеским тоном:
