— Ну, что же вы, господа, надо же найти Лихову калоши. Ищите.
Никто ничего не ответил, а Лебедев, репетитор Коли Амосова и лучший друг Лихова, только отвернулся с досадой.
Вдруг Попочка заметил Самоху и Мухомора.
— А вам что здесь надо? — крикнул он. — Кто вам позволил уйти из класса?
Мухомор и Самоха переглянулись.
— Мы сейчас, — сказал Мухомор. — Вот проводим Лихова и пойдем.
— Без вас проводят, — оборвал Попочка. — Подумаешь, какие друзья-приятели. Вам еще до седьмого класса далеко. Идите.
Мухомор и Самоха — ни с места.
— Полюбуйтесь, — сказал Попочка семиклассникам, указывая на Самоху. — Хоть бы вы, старшие, внушили ему.
— А что внушать? — спросил Лебедев. — Разве это плохо, что они товарища хотят проводить?
— Как вам угодно, — наконец вышел из себя Попочка, — но я принужден доложить Аполлону Августовичу.
И он было пошел к дверям, но Лихов преградил ему дорогу.
— Подождите, — сказал он и обратился к Самохе и Мухомору: — Идите-ка лучше в класс, а то, видите, меня выгнали и вас, еще чего доброго, выгонят.
Похлопав Мухомора и Самоху по плечу, Лихов стал деликатно подталкивать их к двери. Мухомор на минутку остановился и сказал:
— Лихов, твои калоши в углу, за щеткой, стоят. До свидания. Матери кланяйся.
— А ты разве ее знаешь? — удивился Лихов.
Мухомор ничего не ответил, и они с Самохой пошли осторожно по коридору. В класс уже войти было нельзя: начались уроки. Решили переждать до звонка в уборной — единственном убежище всех обиженных и оскорбленных гимназистов.
Лихов нашел калоши, надел их и стал прощаться с товарищами. Все молча жали ему руку, ни у кого не находилось слов, а те слова, которые каждому приходили в голову, казались бледными и ничего не выражающими. Только изредка говорили коротко и односложно:
— Увидимся.
— Всего хорошего!
— Попросим директора.
— Не допустим.
А когда Лихов вышел и захлопнувшаяся за ним дверь навсегда отрезала его от гимназии, Лебедев крикнул:
— Господа, к Аполлону Августовичу! Что это, в самом деле! На каком основании Лихова исключили?
— Идем, идем! — раздалось со всех сторон, и семиклассники тронулись по коридору к директорскому кабинету.
Попочка опередил всех и первым заскочил в кабинет.
— Аполлон Августович, — сказал он быстро, — извините, но к вам делегация. Я ничего не мог с ними сделать. Во главе — Лебедев и еще этот, Минаев. Как прикажете поступить?
— Какие там делегации! — нахмурился директор. — Записать всех, кто нарушает порядок. Разгоните их к черту!
Но за дверьми кабинета уже слышался сдавленный гул голосов. Не дав никому опомниться, обрушился:
— Это еще что такое? К чему это? Чья это затея? Лебедева? Минаева? Вы что, хотите подражать Лихову? Не со-ве-тую. Вместо того чтобы учиться, бог знает чем занимаетесь. Сейчас же спокойно идите в класс. Никаких делегаций не принимаю.
— Мы просим выслушать нас, — выйдя вперед, сказал Лебедев.
Аполлон Августович закрыл ладонями уши.
— Ничего, ничего я слушать не желаю, — сказал он и захлопнул за собой дверь.
С минуту, не более, продержалась чего-то ждущая тишина и, не дождавшись, рухнула, опрокинулась, зазвенела:
— У-у! Аполлон без панталон!
— Морда жандармская!
— Скотина!
Самоха выскочил из уборной. Миг — и он уже понял, что надо делать. Заложил в рот два пальца и так свистнул, что звук вылетел за фортку. Стоявший на улице городовой скосил глаза на гимназию и прислушался.
Аполлон Августович снова распахнул дверь и поспешно вышел из кабинета. Из учительской выглянул растерянный батюшка. Из сторожки, застегивая на ходу мундир, спешил Аким. Попочка бросился на гимназистов.
Аполлон Августович остановил его и, сделав еще шаг вперед, уставился на бунтарей.
— Так, — еле слышно сказал он, — хорошо-с…
И, обращаясь к Попочке, приказал:
— Перепишите этих молодых людей. Всех, всех до одного.
Самоху он не заметил, так как Мухомор втащил его за куртку обратно в уборную и пригрозил:
— Тебя ж первого выгонят. Что ты не знаешь, на каком ты счету? Не высовывайся, а то так и тресну!
— Лебедев, — сказал директор, — идите в класс. Да, да, в класс. Минаев, это и к вам относится.
Лебедев посмотрел на товарищей, махнул рукой и пошел. Минаев — за ним.
— И вы расходитесь, — захорохорился Попочка, обрадовавшись, что вожаки первыми сдали позиции. — Ну, ну, живо, господа. Успокойте свои нервы. Ай-ай-ай, какое безобразие!
И все разошлись.
Директор пошел в учительскую, Аким стал подметать коридор. Мел и ворчал:
— Бунтари… Молоко на губах не обсохло, а туда же… Всыпать бы по пятьдесят каждому. Ишь, наследили ножищами. Прибирай тут за ними. Щеток не напасешься.
А вечером был экстренный педагогический совет. Постановили: Лебедеву и Минаеву, как коноводам, по тройке поведения. Остальным — по четыре. Вызвать родителей и предупредить.
А ночью Аполлон Августович, сидя в своем кабинете, курил папиросу за папиросой и писал на казенном бланке:
