них она обычно не обращала. Ее гораздо больше волновала живая плоть.
Свет возникал еще два раза, пока она продиралась через заросли. Очень яркий луч, способный ослепить любого, кто пользуется глазами. Будь тварь поумнее, ее бы это насторожило. Но эта тварь и при жизни-то не отличалась интеллектом. Поэтому ее не встревожил ни луч прожектора, ни перепаханная земля, напичканная металлом.
Что-то оглушительно хлопнуло под правой ногой – и сразу же завыло впереди. На замешкавшейся твари сошлись лучи сразу двух прожекторов.
– Стоять на месте! – взревел усиленный мегафоном голос.
Тварь попыталась подняться, неуклюже опираясь на лишившуюся ступни правую ногу. Боли она не испытывала, но была озадачена. Как могла такая маленькая ловушка причинить ей столько повреждений? Надо быть осторожнее.
– Стоять на месте! – продолжал надрываться голос. – Руки вверх…
Продемонстрировать более глубокие познания эвейнского ему не дали. Один из часовых наконец сообразил, что именно он видит в десятикратный прицел крупнокалиберного НСВ, и, надавив спуск, держал его еще долго после того, как последняя дымящаяся гильза со звоном шлепнулась в кучу своих товарок.
Тварь даже не успела ничего понять. Впереди вспыхнул жаркий – жарче, чем она когда-либо видела, – мотылек огня, и рой пуль буквально размазал ее по склону.
Спустя час заспанные саперы, зевая и поминутно сверяясь со схемой минного поля, прометали безопасную тропу к ее останкам.
– Ну и? – осведомился комбат, скептически разглядывая перепаханный пулями участок. – Что это было?
– Щас посмотрим, – отозвался щеголявший новенькими капитанскими погонами Переверзнев, осторожно тыкая палкой в полусгнившую кисть.
– Черт, воняет-то как! – поморщился гэбэшный капитан Володин, замещавший временно отбывшего в старый лагерь Кобзева. – Они что, всегда так воняют?
– Всегда-то всегда, – озадаченно сказал Переверзнев, – но не сразу.
– Б…, да этому чучелу месяца три! – рявкнул комбат. – И вы, б…, хотите сказать, что оно, б…, само сюда пришло? Вот так взяло, выкопалось и приперлось?
– Логичнее было бы предположить, – начал осторожный Володин, – что мы имеем дело с хитроумной провокацией эвейнских феодалов. Сильный маг-движитель, в смысле, телекинетик – кстати, именно такой родовой дар у владетелей Бхаалейна – вполне мог бы управлять движениями подобной… куклы.
– А хули оно им надо?
– Возможно, таким способом они хотели разведать систему обороны базы? – пожал плечами Володин. – И вообще… посмотреть на нашу реакцию.
– Завтра договорюсь с Вяземским, чтобы тот еще раз заградогонь просчитал, – заметил комбат.
– А может, тут и впрямь живые покойники шляются? – озабоченно сказал Переверзнев. – С этим х… колдовством во что хочешь поверишь. Такая тварь… мы пулеметчика втроем еле-еле оторвали. До сих пор трясется.
– Надо будет к нему нашего психолога направить, – сказал Володин. – Пусть успокоит… соврет там чего-нибудь… ну, вышла из лесу местная горилла, а тебе ночью спросонок чудо-юдо привиделось. И, кстати, личному составу тоже чего-нибудь в этом роде скормить. Незачем людей зря пугать.
– А с этим, – комбат пнул зиявший пустыми глазницами череп с остатками скальпа, – что делать? Так оставлять нельзя. Даже до утра.
– Прикажите саперам, чтобы на брезент собрали – и в лабораторию, – распорядился Володин. – А я потом с ними… поговорю.
– Ну, хорошо, – неуверенно проговорил Переверзнев. – Допустим, сейчас мы это дело замнем. А если оно такое еще раз полезет? Что тогда?
– А хули, – после долгой паузы сказал комбат. – Когда полезет, тогда и видно будет.
– Вы – демоны, – сказала Иллиена. Ей тяжело было говорить на общем языке. Дома, в пуще, он не звучал, а учить наречие презренной человечьей родни девушка не желала. – Странные. Не такие, как наши люди. Выглядите, как люди, а внутри – другие. Ши.
– Другие… – медленно повторил Алекс. – Да, мы не такие, как здешние жители. Вот только кровь у нас такая же красная. И мы тоже умеем умирать.
Зря он сказал это. Она тут же снова увидела поляну…
– Нет!
– Прости. – Он легонько потряс ее за плечо. – Слышишь? Прости, я не хотел. Не плачь. Не надо.
– Вы – убивать! – выдохнула она, зарываясь в подушку.
– Да, – согласился он. – Убивать мы тоже умеем. Мы этому хорошо научились там, у себя.
– Зачем? – всхлипнула она. – Зачем вы пришли в наш лес, ши?
Тот самый вопрос, который задавал мне их главный, отстраненно подумал Алекс. Я стоял перед ним и собирался умереть красиво. Для меня это было важно – умереть красиво, так, чтобы эти длинноухие надолго запомнили советский спецназ. А потом у него за спиной выросли разрывы… впрочем, он же успел обернуться. Успел увидеть свою смерть, а вот понять ее – уже нет. Впрочем, не все ли равно? Я все равно не знаю ответа на его вопрос. Спросила бы чего полегче – например, на кой черт я уцелел и чего мне делать дальше?
– Так приказали наши воеводы. Дурной ответ, но у меня нет другого.
– Вы принесли с собой смерть!
– Да? – зло откликнулся он. – А может, она уже ждала нас там? Смотрела, щурясь, поверх белоперых стрел? Не мы первые начали убивать!
Она не ответила. То, что она могла ответить – про лес, про то, чем лес был для них… для нее, он бы не понял. Для имеющего Дар все было просто и понятно – но имеющий Дар никогда не выпустит смерть в пущу.
А теперь и у нее нет Дара… и тот народ, который она от рождения почитала своим, при виде нее отвернется… нет, они просто будут смотреть сквозь нее, как сквозь пустоту. Всю свою жизнь она пыталась стать для них своей, сделать все, чтобы окружающие забыли о толике человеческой крови в ней. А теперь… она и есть не более чем пустое место – существо без Дара, не способное ощутить Жизнь.
– Будь все оно проклято! – выдохнул Алекс, глядя куда-то в сторону. – Все эта трижды идиотская миссия «руки помощи»! Они и капли твоих слез не стоят, слышишь? Не плачь! Христа ради, только не плачь! Ты ведь жива!
– Нет! – крикнула она. – Не жива. Там… у меня отняли Дар, мой Дар, а что я без него? Оболочка. Зачем мне жить?
– Чтобы вернуться.
– Я не могу вернуться! – Она изо всех сил вцепилась в подушку, так, что костяшки пальцев стали белее наволочки. – Без нашей силы я – не эльдар! Я не могу вернуться домой, понимаешь, не могу!
– Не понимаю. – Иллиена не столько увидела – в шатре было темно, а слезы застили глаза, – сколько ощутила, как демон совсем по-людски беспомощно покачал головой. – Объясни мне.
– Ты думаешь… – Слова не шли на язык, растворялись в слезах и обмякали, точно снежинки на ладони, слипаясь в кашу. – Думаешь, эльдар, мой народ – это острые уши и длинные пальцы? – Она подняла руку, словно надеясь, что он увидит тонкую, вытянутую ладонь. – Мы – это наш Дар. Это Дар всех эльфов, он един и единит нас! Мы презираем иные дары… и сторонимся людей, почитающих среди себя чародеев.
Она не стала говорить, что и сама она наделена колдовским таланом. Слишком силен был стыд… а еще сильно он казался сейчас, оттого, что шальной кусочек железа пощадил именно этот, людской дар, и теперь предвидение шевелилось где-то под сердцем, все сильнее и страшнее предвещая непредставимое, невозможное, неизбежное…
– А теперь я, – Иллиена машинально коснулась нелепой повязки на голове, – лишилась Дара! Я больше
