пограничниками рванул через ворота в обход.
Встретились они, впрочем, достаточно быстро. Пропавшая машина обнаружилась в полусотне метров от опушки. БМД стояла, уткнувшись в здоровенный, метров семь в обхвате, дуб. Мотор молчал, люки механика-водителя и десанта были распахнуты настежь.
– Цепью, цепью рассыпайтесь! – надсаживался лейтенант Лягин. – Живее!
– Товарищ лейтенант! – подскочил к нему один из пограничников. – Позвольте нам вперед. У нас собаки…
– Ну, так что ж ты раньше молчал… Живо!
Однако с собаками вышла заминка. Овчарка, с трудом протиснувшись вслед за проводником в водительский отсек, обнюхала сиденье, но, вытащенная наружу, след брать категорически отказалась. Никакие команды «след», «вперед», понукания, ругань и даже закаченные кусочки сахара не помогали. Собака бегала взад-вперед, время от времени садясь, и недоумевающе поглядывала на хозяина большими влажными глазами.
То же самое произошло со второй овчаркой.
Сзади донесся треск, и на проделанную уже тремя бээмдэшками просеку выкатил «ГАЗ-66».
– Что у вас тут происходит? – холодно осведомился капитан Перовский, выходя из машины.
Несмотря на утренний час, он выглядел бодрым, подтянутым и даже – это поразило Лягина больше всего – свежевыбритым.
– Собаки след не берут, – чуть не плача, сообщил пограничник. – Лучшие собаки заставы… да что там, всего отряда… ума не приложу.
– Местные наворожили, не иначе, – вполголоса произнес кто-то за его спиной.
– Наворожили, говорите… – с легким презрением повторил Перовский и, повернувшись к газику, отрывисто скомандовал: – Федин, Потапов – ко мне.
Из машины беззвучно выскользнули две размытые из-за «лохматых» камуфляжей тени.
– Проверьте, – кивнул капитан в сторону угнанной машины.
Одна из теней чуть наклонила голову, и спецназовцы, подавшись назад, растворились в темноте, выглядевшей за пределами светового конуса фар почти живой.
Новый треск возвестил о прибытии на место происшествия очередного высокого начальства. Теперь около брошенной бээмдэшки столпилось почти все командование «руки помощи».
– ЧП, значит? – зловеще осведомился начштаба, ни к кому, правда, конкретно не обращаясь. – Попытка угона боевой техники, преднамеренная порча имущества… что еще?
– Выясняем, – веско обронил капитан Володин.
– Разрешите доложить, товарищ капитан? – тихо спросила возникшая перед Перовским фигура. – В радиусе двадцати метров никаких следов не обнаружено. – И уже менее официальным тоном добавила: – Роса не тронута. Абсолютно.
Перовский скрипнул зубами.
– Возвращайтесь на базу, – скомандовал он. – Берите вторую и третью группы и тщательно, сантиметр за сантиметром, проверьте периметр.
– …и, вне всякого сомнения, попытка дезертирства, – закончил Бубенчиков. – А что еще можно было ожидать в условиях, когда…
– Не попытка, – перебил его подошедший со стороны лагеря Кобзев.
В отличие от спецназовца, майор выглядел заспанным, помятым и оттого еще более злым.
– Я только что из госпиталя, – сообщил он. – Пропали пленная… и переводчик, сержант Окан.
Перовский тихо скрипнул зубами.
Аккуратно прорезанную дыру в ограждении обнаружили десять минут спустя, точно на противоположной от места переполоха стороне базы. И на этот раз собаки взяли след сразу. Правда, шли они по нему недолго – только и исключительно до ручья, где он терялся в проточной воде.
– Продолжать поиски! – распорядился Бубенчиков.
– Это бессмысленно, – заметил Перовский, презрительно поглядывая на замполита. – Если Окан решил уйти… его не остановим мы все вместе взятые.
– Почему? – вскинулся тот.
– Он лучший из моих ребят, – ответил капитан просто.
– Меня гораздо больше пугает, что он вообще решил дезертировать, – бросил Кобзев зло. – Вы сами сказали – лучший! Отличник боевой и политической! Это вам не образцовый комсомолец Громов! Если после недели общения с туземцами бегут такие люди… я начинаю подумывать, что решение предоставить бойцам увольнительные в деревню было колоссальной ошибкой.
– В области идеологической работы телепатия дает колоссальное преимущество, – отозвался Перовский.
Он хотел пошутить, но по тому, как заскрипел зубами гэбист, понял – в шутке оказалось слишком много правды.
Самому Перовскому было бы намного легче, если бы он мог заставить себя поверить в две вещи – что Окан дезертировал, находясь под гипнозом, и что беглец действительно ушел в леса.
– Не понимаю я, – повторил старший лейтенант Васильев, – какого лешего мы в этой дыре торчим уже второй день? До столицы полсуток пути, императорский замок на горизонте виден, а мы…
– Не понимаешь, так молчи, – отозвался Аркаша. – Вон разведка тоже не понимает, и ничего, сидит себе в углу. А тебе все так сразу скажи…
– Я, между прочим, – набычившись, произнес Васильев, – заместитель командира группы! А кроме того, именно я лично ответствен перед майором Кобзевым…
– Ну и хули ты, заместитель, вые…ся, когда командир рядом сидит? – весело спросил Аркаша. – Вот ведь человек! Я его не трогаю, мешки таскать не прошу, с поручениями не гоняю…
– Вот-вот! – перебил его Васильев. – Что это за поручения, которые вы роздали почти всему личному составу? Я категорически против того, чтобы рядовой состав в одиночку перемещался по…
– Уймись, старлей, – отмахнулся Либин. – Это ж тебе не твои туристы совковые, которые первый раз в жизни сорок восемь сортов заморской колбасы на прилавке увидели. Это разведка, спецназ, они сам-один к черту в жопу без масла залезут и с ценными данными оттуда вернутся. Так ведь, капитан?
– Примерно, – процедил Мухин из своего угла.
– Видели мы это хождение в одиночку, – пробурчал гэбист. – По водке да по бабам… все, млин, большие специалисты.
– Ни один из наших бойцов, – холодно заметил спецназовец, – не был замечен в самовольных отлучках за пределы базы.
– Ну да, не пойман – не вор, – скривился Васильев. – Ваши орлы такие ушлые, что хрен прищучишь. Тем более когда и без них каждую ночь с ног сбиваешься.
– Давали б увольнительных побольше, – зевнул Аркаша, – и ловить бы не надо было.
– Ага, щас, – прищурился Васильев. – Может, нам и в Союзе загранпаспортов побольше выдавать, а? Тогда, глядишь, и погранвойска можно было бы подсократить? Так, что ли?
Прежде чем ответить, Либин вытащил из лежащей на столе торбы здоровенный бутерброд, состоящий из двух ломтей белого хлеба, между которыми аппетитно розовел ломоть ветчины, и с чавканьем впился в него зубами.
– Не, погранцов сокращать не надо, – промычал он в перерыве между чавками. – А вот ОВИР разогнать на хер…
– Да вы… – начал подниматься Васильев.
– Сядьте! – резко скомандовал Мухин. – Неужели вы не понимаете, что он вас нарочно дразнит? А вы, Либин, – повернулся он к снабженцу, – тоже… кончайте ломать комедию. Смотреть противно.
– А че я? Че я? – Аркаша дожевал бутерброд и начал, подняв перед собой блестящие от жира руки, оглядывать комнатушку в поисках чего-либо похожего на полотенце. – Он же первый начал.
– Я вообще буду настаивать, – пробурчал гэбист, усаживаясь обратно, – чтобы это пугало вывели из
