наведываются, а остальных… те его и не видят. Моя все же школа, – с непонятной гордостью заявил он и неожиданно спросил: – Ты не куришь?
– Никак нет, товарищ капитан, – отозвался Окан. – Никогда не курил… и за последние двое суток не начал.
– И я не курю, – сказал капитан грустно. – В лесу табачный дым за полкилометра унюхать можно. А так иногда хочется.
– Да, – кивнул Окан. – Сейчас бы не помешало.
– Пойти, что ли, у Вяземского сигару стрельнуть? – Капитан словно бы размышлял вслух. – У него, говорят, кубинские.
– Сказки это, – сообщил Алекс. – Байки народов мира. У полковника был блок французских сигарет, «Житан», по-моему. Если он их еще не скурил к свиньям собачьим.
– Или трубку завести? – задумчиво сказал Перовский, словно не слыша.
– И дымить «Герцеговиной флор»?
– Ну да… – отозвался капитан и, словно очнувшись, взглянул на Алекса.
– В третьей справа машине, – отрывисто проговорил он, – в десантном отсеке ящики с ЗИП-м навалены. Подходяще. Я там оставил сухпаек, консервы… короче, разберешься. В Союз этот металлолом отправляют завтра, тут ты все правильно понял… – Он коротко усмехнулся. – Хотя завматчастью пришлось уламывать.
– Капитан…
– Да ну, фигня все это, – неожиданно оборвал его Перовский и, резко вскочив, выпрыгнул наружу.
– Ты вот что, – бросил он, держась за люк. – Берегись там… и ее береги. И… удачи.
– Тебе того же, капитан, – отозвался Алекс. – Ни пуха…
– К черту! – выдохнул Перовский и, не оглядываясь, зашагал прочь.
Вой сирены прорвал тонкую пелену сна, которой сознание Обри Норденскольда пыталось защититься от знобкой предрассветной прохлады. Снаружи слышались крики, топот ног, железный лязг.
«Неужели атака?» – подумал Обри панически и тут же устыдился. Он общался с туземцами больше чем кто бы то ни было в лагере… и еще ни разу не поймал их на прямом вранье. Если императорский посол дал американцам время до рассвета, чтобы убраться, то, пока не встанет солнце его войско не сдвинется с места.
Тогда что же?
Обри не успел еще натянуть китель, когда в дверь постучали. Майор глянул на часы – четыре минуты. Неплохо.
– Кто там? – поинтересовался он, сражаясь с пуговицами.
В комнату заглянул вестовой от Макроуэна.
– Подполковник просит вас немедленно подойти, майор Норденскольд, сэр! – выдохнул он.
Даже в полумраке видно было, как блуждают глаза морпеха.
– Что там стряслось? – поинтересовался Обри, выбегая вслед за вестовым из домика. Солдат покачал головой.
– Подполковник сказал, чтобы вы сами посмотрели.
Обри на ходу пожал плечами.
Макроуэна они нашли на одной из смотровых вышек, расставленных по углам территории. Подполковник стоял в позе греческой статуи, задумчиво опершись за неимением колонны о станковый пулемет, и вглядывался в даль.
– Что случилось, Даг? – поинтересовался майор, тяжело дыша.
За последние недели старшие офицеры группировки перешли на «ты».
– Гляди! – Макроуэн ткнул пальцем вперед и вниз.
Обри послушно всмотрелся. До рассвета оставалась еще пара часов, но небо уже светлело на востоке, пока еще не розовым пламенем зари, а серым призрачным свечением, точно от люминесцентной трубки. Вначале майор не понял, на что указывает Макроуэн, – широкий луг, отделявший ограду лагеря от опушки леса, был пуст. А потом увидел.
Земля была черной. Даже в жалобном предутреннем свете он мог отличить зелень травы от глухой темноты угля. И запах… да, ветерок нес запах гари.
– Они выжгли луг, – прошептал Макроуэн. – Просто выжгли… за какие-то секунды, часовой видел… То ли как предупреждение, то ли ради удобства.
Обри покачал головой. Он догадывался, что туземцы держат в рукаве пару тузов. Ему не требовалось выглядывать вниз, чтобы догадаться – горелая полоса заканчивается точно под сеткой.
– Мины сдетонировали? – поинтересовался он отрешенно.
Макроуэн резко кивнул.
– Готовимся к нападению туземцев, – приказал Обри. Именно приказал, хотя по уставу не имел над своим товарищем никакой власти. – Всеми имеющимися силами. Если мы не выстоим…
– Мы выстоим, – с безумным упрямством проговорил Макроуэн. – В конце концов, они всего лишь дикари… пусть даже на них камлают шаманы и работают телепаты.
Всматривавшийся в сумрак Обри резко обернулся.
– А что ты скажешь, когда земля будет гореть у тебя под ногами, Даг? – шепотом поинтересовался он. – Мы ошиблись, ошиблись в самом начале – надо наконец осмелиться признать это. Перед нами не крестьяне и рыцари Темного времени. Перед нами нетехническая цивилизация. Культура, которой три тысячи лет. Империя, простоявшая двадцать веков. Мир, на свой лад не менее развитой, чем наш. А мы повели себя… как туристы, которые требуют кока-колы и гамбургеров в парижском ресторане!
Майор перевел дыхание.
– Нас сгубила гордыня, – проговорил он чуть слышно. – Хубрис. Почему мы решили, будто сможем тягаться с ними?.. Даже не тягаться, нет – пройти мимо них и по ним, не заметив! Мы начали вторым Сонгми… а нам, похоже, устроили второе наступление «Тет».
– И все-таки я не понимаю. – Макроуэн отвернулся, точно так ему было легче облекать в слова то, о чем настоящий солдат не должен и думать. – Как можно было настолько промахнуться? Ведь аналитики…
– Логика, – Обри горько усмехнулся, – прекрасная штука. С ее помощью можно доказать все, что требуется. Аналитики искали признаки военной мощи… А где они? – Он обвел взмахом руки далекий лес. – Где? Как могли они догадаться, что эта мощь – в людях? В людях, каждый из которых наделен уникальным даром и каждый – отдельная сила? Как могли мы понять, что здесь люди… – он замялся в поисках нужного слова, – незаменимы. Здесь то, что мы полагаем досадным недоразумением – подумаешь, десятком гуков меньше! – оказывается преступлением под стать каинову.
– Ты думаешь, – голос Макроуэна был отстранен и сух, – что, если бы Уолш не открыл тогда огонь, мы бы с ними договорились?
Обри застыл с открытым ртом. Ему в голову не приходило задать себе этот вопрос.
– Не знаю, – признался он. – Не знаю.
Подполковник передернулся всем телом, стряхивая с себя крамольные мысли, как собака – воду.
– Идем, – бросил Макроуэн. – До рассвета еще есть время.
Глянув на прощание, Обри уловил какое-то движение на кромке леса. Он всмотрелся до боли в глазах и наконец увидел. По опушке стояли люди. Неровной чередой, вовсе не похожей на строй, группками и по одному… стояли и ждали.
Восточный горизонт медленно, неуклонно наливался розовой краской, как зреющий ядовитый плод.
Андрей Ростовцев решил, что стольный град Андилайте – это круто.
Он очень любил свой родной Киев и считал его самым красивым городом в мире – по крайней мере, в нашем мире, поправился он. Но хрустальные башни, рвущиеся в небо из зеленых волн деревьев, производили неизгладимое впечатление. Такими любили изображать города светлого коммунистического будущего в любимых Андреем сборниках советской фантастики.
