— Помолчи уж! Вы идиоты и точка! А ты, Влад, не мог придумать ничего смешнее, кроме как обляпать Николя икрой?!
Влад, уже и сам сто раз пожалевший о собственной несдержанности, все-таки угрюмо возразил:
— Он оскорблял меня!
Жозеф возвел глаза к потолку.
— О боги! Ну и что ты доказал своим поступком, чего добился? Николя мог запросто искалечить вас обоих!
— Но ведь обошлось, — беспечно заявил Костя.
— Как сказать, — хмыкнул Жозеф. — Это происшествие может стоить мне жизни.
Влад на миг обернулся и ошеломленно взглянул на него.
— Неужели Николя тебя убьет?
Жозеф его вопрос проигнорировал, задав свой:
— Как твоя щека?
— А… заживет, — отмахнулся парень, меньше всего заботившийся сейчас о лице. Пускай даже останется шрам, как угрожал этот ненормальный! Какая разница, если мир рушится на глазах? Вновь вспомнились родители, и юношу захлестнули ярость и боль. По какому праву у него отняли семью, друзей, привычный распорядок жизни?!
Жозеф вынул связку ключей и, отпирая замок на двери, пояснил:
— Это проход к подвальным помещениям. Заперт на всякий случай. Дополнительная предосторожность. Хотя сейчас там нет никого. Последний узник умер пару недель назад.
Похолодев от окатившей его волны страха, Влад молча ступил в подземелье. Воздух здесь пропитался промозглой сыростью и слабым сладковатым запахом гниения, а дрожащий желтоватый свет источал лишь одинокий факел в руке Жозефа. Узкий длинный коридор казался бесконечным, теряясь в густом мраке. Справа тянулась влажная каменная стена, слева — скрытые металлическими решетками тюремные камеры.
Костя поежился.
— Каков наш срок заключения? — с наигранной бодростью осведомился он.
— Полагаю, завтра выпустят, — сухо ответил Жозеф, открывая первую камеру. — Прошу!
— Миленько, — пробормотал Костя, оглядываясь. Комнатка занимала пространство метр на метр и, если не считать цепей у одной из стен, была абсолютно пустой. — Ванна и прочие удобства отсутствуют?
Жозеф скривился:
— Об этом нужно было подумать раньше. В общем, ребята, мне пора. Да, кстати, предупреждаю: скоро вас навестит Николя и наверняка постарается разозлить. Малейшая вспышка с вашей стороны — и заключение продлится дольше. Я обращаюсь в основном к тебе, Влад.
— Да понял я, — буркнул тот, не отрывая глаз от пыльного пола. Смотреть на Жозефа совершенно не хотелось.
Когда страж покинул подземелье, Костя обернулся к другу:
— Слушай, а ты, выходит, очень опасен в гневе! Прямо Рэмбо.
Влад вздохнул и опустился на ледяной пол. Ответить на шутливое замечание приятеля он был уже не в состоянии.
ХХХ
Жозеф оказался прав — буквально пять минут спустя в подвал спустился самый ненавистный Владу человек на Земле. Остановившись напротив занятой камеры, он склонил голову набок и притворно вздохнул.
— Жозефу ну ничего доверить нельзя! Даже в камере запереть нормально не в состоянии. Куда это годится — вдвоем в одной каморке и не привязанные?
— Ты полагаешь, без привязи мы сбежим? — ехидно осведомился Влад. Костя пихнул его локтем в бок.
— Я полагаю, без привязи вам тут слишком… — Николя помедлил, явно раздумывая над наиболее эффектным окончанием фразы, потом, почти смакуя, продолжил: — …комфортно! Не правда ли?
— Правда, — процедил сквозь зубы Влад, за что вновь получил пинок от друга, однако остановиться просто не мог. Каждое слово Николя вызывало в душе парня бурю негодования и ненависти. — Весьма комфортабельная каморка.
— Как твоя щека? — сахарным голосом спросил Николя. — Болит?
— Нисколько, — соврал Влад, отвернувшись. — Легкая царапинка.
— Боюсь, эта легкая царапинка останется с тобою навсегда, — широко улыбнулся страж. Влад что-то глухо проворчал в ответ, и Николя с угрозой добавил: — Я не расслышал… Повтори, будь добр.
Покосившись на Костю, Влад неохотно буркнул:
— Ничего я не говорил.
— Вот и отличненько! Выходи, твоя камера следующая.
Равнодушно пожав плечами, Влад проследовал в соседнюю камеру — собственно, ему было безразлично, в какой из каморок провести этот день.
— Садись! — приказал Николя, заметив, что Влад так и остался стоять.
— Не хочу! — вызывающе заявил юноша.
Николя, усмехнувшись, ласково погладил свою плетку.
— Дружочек, прошу обратить внимание, что все твои 'хочу — не хочу' остались в прошлом. Садись!
Влад со всего размаха плюхнулся на каменный пол. Парня трясло от ярости и так и подмывало высказать свои соображения по поводу происходящего. И он бы их высказал, не будь здесь Кости!
Николя еще с минуту повозился, и вскоре запястья и щиколотки Влада сковывали железные обручи. Выпрямившись, страж окинул самодовольным взглядом результат собственных усилий и улыбнулся:
— Качественно! Теперь осталось повторить эту процедуру с твоим недоумком-другом. Хотя ты сегодня продемонстрировал себя куда большим недоумком!
Влад зло ощерился, но на сей раз удержался от вспышки. Злость его буквально душила, и он почти не ощущал тесные кандалы, жадно впивавшиеся в кожу. Ненависть и бешенство заглушали боль не хуже наркотика.
Минут пять спустя, отпустив еще несколько оскорбительных шуточек, Николя покинул подземелье. Когда гулкий звук его шагов растворился в тишине, Влад заговорил:
— Наступит день — и я убью этого монстра! — его голос дрожал от накала эмоций.
— И это будет благим поступком, — с жаром отозвался Костя. — Кстати, знаешь, в нашем положении есть и кое-что хорошее!
— И что же? — скептически поинтересовался Влад.
— Нам не нужно кувыркаться на крыше с мечами и скакать на коне! — торжественно объявил собеседник.
Влад молча возвел глаза к потолку и тихо вздохнул. Ну, что тут скажешь? Костя останется Костей.
ХХХ
Влад не знал, сколько часов минуло с той секунды, когда Николя покинул подземелье, и до момента появления очередного посетителя. Он то погружался в вялую полудрему, то, очнувшись, обменивался с Костей ничего не значащими фразами… У него раскалывалась голова и онемели ступни и кисти рук — по- видимому, наручники были рассчитаны на людей с более хрупкой конституцией.
Когда, наконец, в подвал спустился Роберт, Влад уже перестал что-либо чувствовать — мышцы и эмоции словно атрофировались. Как, интересно, пленники проводят тут долгие месяцы? Он бы сошел с ума на третьи сутки!
Роберт отпер их камеры и подал ужин: по кружке с тухлой водой и куску черствого кисловатого хлеба, который Влад, измучавшись за два дня диеты, проглотил, не жуя. Есть было трудно, задеревеневшие пальцы отказывались работать, однако острый голод заставил приложить все оставшиеся в резерве силы,
