Уже в подготовке к фестивалю угадывался его будущий успех: в нем собирались принять участие очень уважаемый струнный квартет, симфонический оркестр, композитор, создающий музыку для джаза, — о нем слышал даже епископ; знаменитый поэт готовился бросить вызов своему сопернику, некоему Ларкину, и сочинял к случаю стихи; любительское общество драматических актеров Веркастера обновило и подкорректировало старую городскую мистерию, находившуюся в спячке более века. И другие, самые различные таланты в течение двух недель были задействованы в подготовке к празднику. «Гвоздем» праздника должна была стать средневековая благотворительная ярмарка — на зеленом склоне, спускающемся от собора к реке, а также таинственные пьесы и грандиозные фейерверки.
Мальтрейверс получил приглашение принять участие в фестивале от своей сестры, которая входила в состав организационного комитета. Около года назад он написал цикл, состоящий из трех пьес, под названием «Город успеха»; был снят фильм и показан по четвертому каналу; в нем главную роль сыграла никому тогда не известная актриса Диана Портер. Захваленный критикой фильм, однако, не представил особого интереса для публики, больше радующейся болтовне о жизни в Северной Англии и Южном Техасе, и потому Диана с удовольствием приняла предложение сыграть женскую роль в одной из пьес на фестивале в Веркастере. Но последующие события приняли неожиданный оборот, когда она в роли Гедды Габлер, бунтующей против традиционных верований, появилась на сцене абсолютно голая (чего Ибсен явно предусмотреть не мог). Может быть, этот театральный эксперимент и прошел бы незамеченным, если бы не столь значительная, дорого продающаяся газета на Флит-стрит: она заполучила фотографию и напечатала голую Диану в полный рост, что, естественно, вызвало у церковных властей отрицательные эмоции.
Миллионы читателей, доселе не имевшие никакого представления о том, кто такие миссис Габлер, мистер Ибсен, и даже, быть может, ничего не слышавшие о Норвегии, сильно оживились, а Диана стала законной мишенью для фельетонистов и редакторов новостей, давно искавших новую жертву для сенсации. Актриса отнеслась к пышной рекламе с циничной радостью и использовала ее в своих интересах, ибо полностью могла положиться на свой талант, чтобы выйти победительницей из этой глупой ситуации.
«Веркастер таймс», заняв позицию сдержанную, как и подобает местной газете в благовоспитанном кафедральном городе, не опубликовала печально известную фотографию, но все же обратила внимание публики на предполагаемое участие Дианы в фестивале и этим вызвала недовольство в гражданских и официальных кругах. Однако нашумевшее дело разом утихло, когда Диана выступила по телевидению в воскресной религиозной программе и безупречно, с чувством, проникновенно, демонстрируя полное понимание духовного смысла, прочла отрывки из произведений Юлия Норвича; при этом она была в скромном платье, похожем на то, которое надевала в торжественных случаях жена епископа. А чуть позже выступила в традиционной старовикторианской (примерно 1936 года) постановке «Макбета», и ее игра вызвала одобрение критиков малотиражных, но серьезных газет, и газеты эти стали появляться в домах священников. Решив, что подобный инцидент с постановкой «Габлер» больше не повторится, пресса перестала вмешиваться в дело подготовки к фестивалю, зато фестиваль извлек пользу из звонкой рекламы. Мелисса, вначале потрясенная случившимся, успокоилась, даже обрадовалась шуму, привлекшему внимание людей к фестивалю, и на радостях «присудила награду» Мальтрейверсу, произведя его в рыцари домашнего очага с помощью своего знаменитого печенья.
Когда Мальтрейверс подошел к южному нефу, он увидел новое дополнение к пейзажу в виде полицейского, стоящего перед входом. Присутствие констебля или регулировщика уличного движения не было чем-то необычным в Пунт-Ярде, где к знаку, ограничивающему парковку, относятся с большим уважением, чем к Богу, но ясно, здесь этот представитель закона и порядка исполнял свой долг.
— Доброе утро, — сказал весело Мальтрейверс, подходя к нему.
— Доброе утро, сэр. Если вы пришли в собор по делу, боюсь, что вы не сможете войти туда.
Мальтрейверс поднял бровь.
— Мое дело может заключаться лишь в том, чтобы помолиться.
Чувствуя себя неуверенным во владениях священных, полицейский не знал, как вести себя в подобной ситуации.
— Да, сэр. Но… боюсь, есть небольшая проблема, — пробормотал он.
— Проблема? Какого рода проблема? Жертвоприношение? Темные силы у главного алтаря? Не голые же там монахини?!
Полицейский понял, что над ним смеются.
— Мне очень жаль, но я не могу позволить вам войти, — сказал он холодно, намеренно выбросив из своей фразы слово «сэр».
— Но у меня здесь назначена важнейшая встреча со священником Кованом, — сказал Мальтрейверс, — связанная с фестивалем.
Это была чистейшая ложь, но пробудилось его любопытство, и во что бы то ни стало он решил войти.
«Интересно, только эта дверь охраняется? Вряд ли у всех входов в собор стоят стражи», — предположил он.
— Священник Кован сейчас разговаривает со следователем, сержантом Джексоном, — сказал полицейский, абсолютно уверенный в том, что в качестве аргумента выставляет непробиваемый козырь.
— Тем более он ждет встречи со мной. Я его адвокат. — Начав лгать, Мальтрейверс не видел причин прекратить делать это, он решил лгать до тех пор, пока это будет необходимо.
— Я не думаю, что дело, которое… — начал полицейский, но Мальтрейверс прервал его безапелляционно властным тоном.
— Я должен быть судьей в их споре, — резко бросил он, двинулся вокруг собора и вошел в дверь, противоположную главному входу, представив себе, каким хорошим уроком на будущее будет для молодого полицейского тот факт, что его перехитрили.
Чуть не бегом одолев пространство трансепта[1], он промчался мимо магазина для туристов и книжного ларька, не имея ни малейшего представления о том, где могут быть священник и сержант, но тут же увидел их — у северной стены нефа, перед стоящим около органа небольшим шкафом, со стеклянным верхом.
Следователь, широкоплечий мужчина, с густыми каштановыми усами, что-то писал в своем блокноте, когда Мальтрейверс подошел к ним.
— Каково точное название? — спросил мужчина.
— «Милосердие Латимера», — ответил отец Майкл и взглянул на пустой шкаф.
— «Милосердие Латимера»? — эхом откликнулся Джексон. — Что же с ним случилось?
— Его украли.
— Обидно, — посочувствовал Мальтрейверс.
— Мы называем это преступлением, сэр, — сказал следователь. — Простите, я не знаю, кто этот джентльмен.
— О, это мой шурин, мистер Мальтрейверс, — объяснил отец Майкл. — Он — писатель. Приехал на фестиваль.
— Понятно, — сказал Джексон. — Итак, сэр, вы говорили, что это — «Милосердие Латимера»? Что вы под этим подразумеваете?
— Ну это… вы, должно быть, недавно в Веркастере?
— Я приехал сюда из Линкольншира месяц назад, — мягко сказал Джексон. — Естественно, если бы я жил здесь подольше, я знал бы все о «Милосердии Латимера».
— Библия «Милосердие Латимера» — бесценное сокровище собора. Как вам объяснить? Слышали вы о «Радостной Библии»?
— Нет, сэр. Это еще что-то такое, с чем я должен был бы познакомиться в Веркастере?
— Если бы… — Отец Майкл, который был великолепен в своих проповедях, сейчас беспомощно путался в вопросах и ответах. — Огастас, может быть, ты объяснишь?
— «Радостная Библия» — не совсем точная ее версия 1546 года, — живо пришел на выручку шурину Мальтрейверс. — Была отпечатана в Веркастере, но большинство копий уничтожили, когда обнаружили ошибку в псалме 25, стих 10: «Все пути Господни веселы и есть правда к тому, кто хранит соглашение Его и свидетельства Его». Честно говоря, я думаю, какая-то польза из ошибки извлечена.
