Котяра положил передо мной металлическое зеркало.
— А это что?
— Бритвенное зеркало.
Котяра сказал торжественно:
— Не «изделие», конечно. Но тоже кое-что умеет. Проверь.
Я смотрел в мутное зеркало, как в застывшую воду, видел очертания своего лица и светлый круг иллюминатора за моей спиной.
— Как его проверить?
— Задумай что-нибудь, — прошептал Котяра. — Сначала отвернись. Что сейчас больше всего увидеть хочешь, то задумай. А потом в зеркало посмотри!
Я отвернулся к иллюминатору. За толстым стеклом все еще угасала одна заря и одновременно разгоралась другая… Я ни о чем не думал. Нечего было мне хотеть… Я устал.
— Уснул, что ли? — толкнул меня Котяра. — В зеркало смотри!
Солнце выкатилось от Петропавловки. Столик отливал серым перламутром. Я вспомнил ее глаза. И резко посмотрел в зеркало.
— Слава, ты здесь? Да? Отвечай, Слава?
На гранитном спуске стояла Натали…
Часть вторая
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
1
Интимные подробности
Неожиданное появление Натали ни в коем случае не было связано с «волшебным зеркалом». Хитрый Котяра раньше меня увидел ее в иллюминаторе на гранитном спуске. Она стояла, зябко приподняв плечи, съежившись, сжав длинные ноги в блестящих русалочьих колготках.
— Слава… — опять позвала она.
Металлическое зеркало было совсем ни при чем.
Я даже не успел решить — чьи глаза я вспомнил, как она тут же появилась на спуске. Я встал. И Котяра встал.
— Славик, мы договорились?
Я уже забыл, о чем мы с ним договорились, но он напомнил шепотом:
— Шестого у меня аренда кончается. Поговоришь с профессором?
— Поговорю, — быстро согласился я, боясь, что совсем замерзнет на спуске девушка-мальчик.
Мы с Котярой одновременно выскочили на палубу. Натали обрадовалась.
— Слава, ты здесь, да? Я так боялась, что ты уйдешь.
— А что случилось? — спросил ее Котяра. — Костя Жорика убил, что ли?
Натали рассмеялась.
— Все очень хорошо. Да? Они все поехали в гости к Людмиле на Каменный остров. Да?
— А ты чего же не с ними? — допрашивал ее строго Котяра.
Натали улыбнулась.
— Константэн мне велел идти к вам.
— Зачем это? — нахмурился Котяра.
— Чтобы я одна не ходила. Чтобы ко мне никто не пристал,— как само собой разумеющееся объяснила ему Натали. — Константэн сказал, что вы довезете меня до отеля «Европа».
— Как это мы тебя довезем? — рассердился Котяра. — Питер — не Венеция.
Я подал руку Натали.
— Садись. До самого отеля мы не довезем. Подбросим до канала Грибоедова. А там рядом. Я тебя провожу.
Натали поддернула узкую короткую юбочку и перешагнула через леер. На секунду мелькнули белые трусики.
Котяра недовольно возился у штурвальчика. Натали мешала его планам. Он боялся, что я забуду о нашей договоренности. Я хотел проводить Натали в теплую каюту, но она воспротивилась.
— Я хочу здесь. Я хочу смотреть ваш город.
— Не насмотрелась еще? — проворчал я недовольно.
Она села на корме и сказала серьезно:
— На него невозможно насмотреться, да? У меня такое чувство, Слава, как будто я здесь уже была… Когда-то очень давно, да?
Я накрыл ее байковым одеялом. Она благодарно кивнула.
— Может, чуток коньячку? Для сугрева,— спросил я ее.
— Нет! — испугалась почему-то она. — Пожалуйста, не надо. Да?
Котяра оттолкнулся от спуска и включил двигатель. «По-по-по-по-по», — простуженно загудела выхлопная труба.
Малиновые перья почти совсем растаяли над Васильевским островом, зато все ярче разгоралось солнце за Петропавловкой. На одной стороне неба еще умирала ночь, а на другой уже царило новое утро. Натали задумчиво смотрела на странное небо. Задумчиво и серьезно. Я сел рядом.
— Слава, — наконец сказала она, — мне очень неприятно… да?
— Почему?
— Профессор очень обидел тебя, да?
Я успокоил ее:
— Да не бери в голову.
Она сначала про себя уразумела смысл выражения, потом сказала взволнованно:
— Это нельзя не брать в голову. Да? Это очень серьезное обвинение. У нас во Франции за это могут судить!
— За что? — не понял я.
— За фашизм,— прошептала она.— Разве ты нацист, Слава?
Я успокоил ее:
— Русский человек не может быть нацистом по определению.
— По какому определению? — не поняла она.
— Нацист — это состояние крови. А русский — это состояние души.
Она задумалась.
— Значит, можно быть русским по состоянию души, но не быть русским по крови? Да? Я, наверное, не так поняла?…
— Ты все очень правильно поняла,— похвалил я ее.— Немка Екатерина II на полном серьезе считала себя русской. И очень обижалась, когда ей напоминали о ее немецком происхождении.
Она обернулась на памятник Безумному Императору:
— Может быть, наш Фальконе тоже был русский? Да?
— Конечно,— подтвердил я.— Ты можешь себе представить такой памятник где-нибудь у вас в Европе?
Она весело рассмеялась.
— Нет. Такого памятника в Европе не может быть. Там бы не позволили так изобразить великого императора. Да?
— Точно! У Михайловского замка стоит типичный европейский памятник Петру. В римских доспехах. Тупой и скучный. На мертвой лошади, — привел я в пример памятник Растрелли.
— Да? — удивилась она. — Я еще не видела его. Ты мне его покажешь, Слава?
