Я вежливо объяснил ему:
— Сразу после подписания этого договора Франция стала усиленно налаживать с Россией отношения. Вопрос как раз касался раздела Палестины между православным медведем с ветхой книгой в лапах и католической Францией… Франция предлагала России поделить Святую землю после смерти дряхлого султана. Я сам удивлен, как точно в средневековом катрене описана тогдашняя ситуация… Это просто поразительно… Если бы это произошло, мы бы с вами сегодня жили совсем в другом мире!
— И что же? — перебил меня Критский. — Почему же этого не произошло? — он пристально посмотрел на меня. — Как вы считаете, юноша?
Я был увлечен явным подтверждением моей недавней догадки.
— Помните конец пророчества? «Только бессонный звездочет может загнать медведя обратно в берлогу… Месяц июль — срок последний…» И звездочет не дремал!
— То есть? — встал за столом Критский.
Меня уже не нужно было подстегивать вопросами, я завелся:
— Все восемь лет, начиная с 1833 года, вся европейская политика была направлена на срыв этого договора! А когда Франция захотела проявить самостоятельность и поделить с Россией Палестину без санкций Европы, интриги звездочетов обрушились и на нее! Мы тут с большим удовольствием выслушали очень яркое выступление мсье Леона о случайной, сказочной прямо, встрече старого дипломата и молодого бедняги француза. Хочу напомнить только, что встреча эта произошла как раз осенью 1833 года, как раз в начале борьбы за срыв договора и за разрушение наметившегося союза России и Франции. Помните, Пушкин осенью 33-го года написал своей «смуглой мадонне» из Москвы, что на Кузнецком мосту вновь появились французские вывески?… Впервые с пожара Москвы. Впервые с 1812 года. Осенью 33-го года Россия и Франция протянули навстречу друг другу руки. Но, согласно пророчеству, звездочеты не могли этого допустить…
— Одну минуту, Ярослав Андреевич, — перебил меня Критский,— Объясните, пожалуйста, кого это вы называете «звездочетами»?
Ему ответила взволнованная Натали:
— Это моя ошибка, мсье. Я неправильно перевела. Да? К этому слову можно подобрать много значений. Да? Волшебник, маг, жрец, член тайного ордена… Да?
— Скажите, — хитро улыбнулся Критский, — и вы, юноша, решили теперь с этой очаровательной мадемуазель восстановить, так сказать, разрушенный тогда «звездочетами» российско-французский союз? Не так ли?
Натали ему улыбнулась.
— О нет, мсье. К сожалению, это не в наших силах. Да? Мы просто хотим разоблачить одну очень большую ложь. Да?
— Какую ложь? — нахмурился Критский.
И Натали просто и прямо сказала то, что я так и не рискнул сказать звездному залу:
— Ложь о возвышенной, страстной любви Жоржа Дантеса и Натальи Гончаровой…
Зал возмущенно зашумел. И Натали тут же поправилась:
— Сначала Жорж был безумно влюблен. Да? Это правда. Но его приемный отец строго объяснил ему, что он играет с огнем. И практичный Жорж тут же «излечился», как он сам написал Геккерну. Да? Это было в марте 36-го года. Да? А в июле Жорж уже считается женихом очень красивой и очень богатой, совсем молоденькой девушки Маши Барятинской. Да? Сам барон Геккерн принимает участие в сватовстве. Да? Это была бы очень выгодная партия. И для Жоржа, и для барона. Брат Маши, будущий фельдмаршал и покоритель Кавказа Александр Барятинский, считается лучшим другом наследника российского престола Александра Николаевича. Да? И вдруг все срывается. Да? По вине Жоржа. Маша Барятинская очень расстроилась. Да? Она ревнует Жоржа к Наталье Гончаровой. Неизвестно почему Жорж неожиданно снова оказывается рядом с госпожой Пушкиной. Да?…
Критский воздел вверх крахмальные крылья.
— Что же тут непонятного, золотце мое?! Старая любовь не ржавеет, так сказать… Романтика в некотором роде. Таков был век минувший…
Натали резко обернулась к нему.
— Это легенда, мсье. Век уже был совсем не тот. Да? Мой учитель очень удачно сравнил Жоржа Дантеса с героем новой французской литературы, с Растиньяком. Да? Подумайте сами, разве мог Растиньяк-Дантес отказаться от богатства, славы, положения при дворе, от всего того, что обещал ему брак с влюбленной в него Машей Барятинской, ради опасного романа с замужней женщиной, матерью четырех детей?… Жорж Дантес не был романтиком! Да? Он был… как это по-русски? Он был — человек копейки! Да? Жорж Дантес никогда бы не отказался от выгодной партии с Барятинской. Да? Но барон Геккерн, усыновив его, полностью подчинил его себе. Дантес вынужден был исполнять волю своего приемного отца! Да?
Критский молитвенно сложил руки на груди.
— Помилуйте, золотце мое! Неужели вы хотите сказать, что Дантес был, в некотором роде, агентом барона Геккерна?
Натали сурово посмотрела на меня и кивнула Критскому:
— Да.
Критский взволнованно затрепетал крахмальными крыльями.
— В таком случае получается, что барон Геккерн, полномочный посол Голландии, является… как бы это помягче… вульгарным шпионом?! Это, голубушка моя, очень серьезное обвинение. Такими вещами не шутят!
Натали не успела ему ответить. В президиуме поднялась полная сердитая «пушкинистка», на которую указывал эрудит. Взволнованным прокуренным голосом она с мольбой обратилась к залу:
— Господа, я прошу прекратить глумление над светлой памятью великого поэта! Что вы делаете?! То доказывают нам, что Пушкин гомосексуалист, что он ревнует молодого Дантеса к своей жене и поэтому вызывает его на дуэль!…— дама сердито посмотрела на всклокоченного эрудита, на глазах у нее появились крупные слезы. — Теперь и того пуще! Оказывается, Дантес иностранный шпион! Помилуйте! Но при чем тут Пушкин?!
— Пушкин жертва, — твердо сказала Натали.
Эти слова рассердили даму еще больше, она закричала прокуренным голосом:
— Остановитесь! Мы не позволим вам чернить имя Пушкина в этом святом для нас месте, — полными потными руками она обвела маленький зал в бывших Бироновых конюшнях. — Не позволим! Постеснялись бы, мадам!…
— Мадемуазель. Да? — поправила ее Натали.
— Тем более! — сожгла ее взглядом «пушкинистка». — А еще француженка! Стыдитесь!
Зал взорвался аплодисментами. Я подумал, что, слава Богу, спектакль закончился и мы можем уйти наконец со сцены. Но Натали подняла руку, и зал утих.
— Господа, — сказала Натали горько. — Я француженка. Я защищаю здесь честь Франции, потому что на моей стране до сих пор лежит ответственность за гибель вашего великого поэта. Подлый заговор Геккернов был направлен против России и против Франции! Вы — русские… Неужели вас устраивает, что вам до сих пор лгут?!
Зал молчал. В темноте хищно поблескивали очки генерала Багирова. Мсье Леон обхватил руками седую голову. Жорик нервно пересмеивался с Константином. Один Критский сохранял полное спокойствие. Он добродушно обратился к Натали:
— Очаровательная моя, такими обвинениями не бросаются. Это необходимо доказать, милочка моя. У вас есть доказательства?
Натали умоляюще смотрела на меня. Молчать я больше не мог:
— Есть доказательства!
Критский, как ведущий на аукционе, вытянул ко мне руку:
— Какие?!
— Две дуэли. Пушкина и Лермонтова…
Я не успел договорить. В темноте, как бомба, взорвался косматый эрудит:
— Вы слышали? И Лермонтова Дантес замочил! Потому что Дантес — еврей! Поняли, что он хочет
