варенья и, подержав донышко одной свечки у другой, приклеила их к розеточкам. А бутылки убрала в угол кухни.
Я с удивлением наблюдал за ее действиями. Она села к столу и сказала довольно:
— Вот теперь хор-рошо. Да? Садись.
Я сел и спросил:
— А раньше-то почему было плохо?
Она нахмурилась.
— Раньше было очень неприлично. Да?
Я не понял, что там было неприличного, и открыл бутылку шампанского. Она подняла бокал.
— За тебя, Слава. Да?
— Подожди.
Я встал и для верности проверил защелку на дверях чулана. Она недовольно покачала головой.
— Почему ты его так боишься?
— Потому что он убийца,— ответил я мрачно.— Профессиональный убийца.
— А тебя есть за что убивать? — осторожно спросила она.
— Ему все равно. Он спецназовец, у него на плече наколка коротким мечом… Как у бандита!
Она вдруг заинтересовалась:
— С каким мечом?
Я подробно описал ей наколку: крылатую мускулистую руку в листьях лавра, сжимающую древнеримский меч.
— О-ля-ля, — пропела она задумчиво.
— Что? — не понял я.
Она мне улыбнулась ободряюще.
— Ничего. Со мной ничего не бойся. Да? — и опять подняла бокал. — За тебя. Ты мне очень помог, Слава.
Я поставил свой бокал. Из головы не выходила злая фраза Константина: «Тобой играют, как игрушкой». Я решил прежде всего расставить все точки над «и».
— Чем же я тебе помог? Можешь ты мне объяснить? Только откровенно?…
Она поставила бокал и опустила голову.
— Откр-р-ровенно? Кор-рень кр-ровь? Да?
Она подняла голову и погладила меня по щеке.
— Милый, неужели тебе мало, что мы с тобой сегодня р-разоблачили очень большую ложь? Неужели тебе этого мало? Да?…
Она назвала меня «милый» так, как у нас уже никто не называет любимых…
В дрожащем свете свечей глаза ее сияли такой мольбой, такой любовью… В них было все — и причина, и следствие… И этого мне было вполне достаточно…
Мы не успели даже по бокалу шампанского выпить. Но она уже не возражала. На руках я отнес ее на свою убитую тахту за стеллажами, застеленную ею еще с утра…
— Не ср-р-разу, милый… Не ср-р-разу, да? — шептала она, сжимая мои руки…
В висках у меня стучало, мне казалось, что я сейчас взорвусь…
И вдруг голой спиной я почувствовал, что в комнате кто-то есть. Я замер. Я слыщал тихие щаги от двери к стеллажам…
— Пимен, — сказал тихо Мангуст, — на выход, Пимен. Тебе в Африку пора. Подъем, бляха-муха.
Я не успел ему ответить. Натали выскользнула из-под меня, сорвала с моей спины простыню и встала перед Мангустом, как привидение. Я никогда не думал, что нежный, воркующий французский язык может быть таким грубым. Прелестное «р» раскатывалось как полицейский свисток. Я хотел встать рядом с ней, но она оттолкнула меня обратно на тахту.
К моему удивлению, Мангуст стоял посреди комнаты не шелохнувшись. Она ему еще что-то выговорила очень резко и показала рукой на дверь.
Мангуст вдруг ответил ей виновато… И тоже по-французски! И тенью скрылся в коридоре.
— О-ля-ля! — зло вскрикнула Натали, и это ее восклицание было похоже на русский мат.
Я ничего не понимал. Натали накинула халатик и вышла за Мангустом на кухню. Вернулась она скоро со своей торбочкой. Села на угол тахты, достала сигареты, зажигалку и маленькую круглую пепельницу. Все было у нее под рукой, на все случаи жизни, как в сказке о волшебной торбе.
В полутьме вспыхивал огонек ее сигареты.
— Не бойся, Слава. Он к тебе больше никогда не придет. Да?
— Что ты ему сказала? — спросил я.
— Все, что я о нем думаю, — ответила она.
— Откуда он знает французский язык?
Она затянулась сигаретой, аккуратно затушила ее в пепельнице и прикрыла выдвижную крышечку.
— Он служил в Иностр-р-ранном легионе.
— Кто тебе сказал? — поразился я.
Она засмеялась тихо.
— Ты… Ты, милый, да? — она подсела ко мне.
— Ничего я тебе не говорил, — отодвинулся я от нее.
— А кто мне рассказал про его татуировку? — она снова подсела поближе.
— При чем тут татуировка?… При чем тут я?…
Она спиной легла на мои колени.
— Ты мне все рассказал. Я даже узнала номер его полка. Такую татуировку имеют легионеры Второго парашютно-десантного полка на Корсике. Вот сколько всего ты мне успел рассказать, мой маленький герой…
Я был в шоке от ее познаний. Она провела пальцем по моим губам.
— Не расстраивайся, милый. Да? Он не убивать тебя приходил. Он принес тебе билет на самолет. Он сказал, что ты улетаешь в отпуск в Африку. Да?
Я вспомнил все, что мне говорил о ней генерал Багиров. И его подозрения уже не казались мне «маньячным бредом». Она села рядом:
— Ты правда заказал билет в Африку? Ты хотел улететь, не дождавшись р-р-расчета? Да?
— Подожди,— отстранил я ее руку.— Откуда ты знаешь про наколки Иностранного легиона?
Она искренне удивилась.
— Тебе это интересно? Да?
— Очень, — ответил я мрачно.
Она посмотрела на меня и пожала плечами.
— В легионе я проходила… как это по-русски?… пр-рактику. Да?
— Практику убийства?
Она тихо засмеялась.
— О нет. Я там проходила языковую практику. Да? Я же славист по профессии. Да?
— А при чем тут Иностранный легион?
Она всплеснула руками.
— О, это же целый славянский базар-р-р. Да? Кого там только нет сейчас! И русские, и украинцы, и сербы, и поляки, и чехи… Настоящий славянский заповедник! Да? Великолепная пр-рактика. Не надо никуда уезжать из Франции. Да? Я изучала…
— Их татуировки?
Она отстранилась от меня и спросила насмешливо:
— Ты меня р-р-ревнуешь? Да?
Я ответил ей в тон:
— Подозр-р-реваю!
Она засмеялась и прижалась ко мне щекой.
— Не надо, милый. Все очень просто. Да? У каждого полка есть свой полковой знак. Да? Этот знак они носят на своем мундире. И тот же знак легионер-р должен выколоть у себя на плече. Да? Легионер-ру не
