глаза.
— Я так давно об этом мечтал, — сказал он надтреснутым голосом.
— И я. Ты никогда не узнаешь, до чего сильно.
— А сейчас, Мелли? Любовь не ушла?
— Нет. Наверное, она уже другая, может, даже глубже, сильнее. Сознательная, рожденная пониманием. Но я не могу, никак не могу поверить, что она взаимна.
— Должна поверить! Что тебе мешает поверить? Я давно люблю тебя!
— Это и есть то самое, что ты собирался сказать перед Нитиным приездом?
— Ну конечно. И еще я хотел спросить, полюбишь ли ты когда-нибудь меня? — добавил он, смущенно улыбнувшись. — Мне хотелось пораньше вернуться домой в тот вечер не только потому, что ты была усталая, но и для того, чтобы поговорить, признаться, что чувствую. Спросить, что чувствуешь ты. Я все обдумал тогда, решил объяснить тебе, что ты стала моим якорем, с тобой мое существование обрело смысл. Хотел признаться, что полюбил возвращаться домой к тебе, полюбил ощущение уюта, которое ты мне даешь, дорожу тем, что тебе нужен. Я вознамерился превознести собственные добродетели. — Прижавшись лбом к ее лбу, он пробормотал: — Ты — единственная постоянная величина в моей беспорядочной жизни. Моя Мелли. Мой друг. Когда я возвращался домой ночью и знал, что ты не спишь, прислушиваешься… я не могу объяснить тебе, до чего радостно становилось у меня на душе…
— Откуда ты знаешь, что я не сплю? — прошептала она, удивляясь.
— Я тихо открывал дверь, очень осторожно поднимался по лестнице, а потом выжидал, прислушивался. Я слышал, как ты вздыхала, поворачивалась в постели. Вначале я думал, что бужу тебя, и стал стараться быть особенно осторожным, не шуметь, но ты все равно каждый раз тихонечко вздыхала. Я всегда представлял себе, как ты улыбаешься, довольная тем, что я опять вернулся домой невредимый… Глупо, верно?
— Нет, — выдохнула она, — потому что правда!
— Спасибо. Дом без тебя совсем другой. Он становится пустым, холодным. Мне так много лет не о ком было заботиться, Мелли, не о ком волноваться. Обрести счастье и потерять по собственной глупости… Я так боялся, что все разрушится. — Голос его стал хрипловатым, он продолжал: — Я люблю тебя, Мелли. Слушай. — Он приложил ее ладонь к своему сердцу. — Вот здесь, внутри, и еще тут, — он показал на висок. — Я хочу быть с тобой, говорить с тобой. Я хочу иметь возможность взглянуть на тебя. Если люди, которые меня окружают, окажутся несправедливы, жестоки, а я увижу в твоих глазах тепло, я буду знать, что ты чувствуешь то же, что и я. Я хочу — покоя. — Голос его стал совсем низким, и он крепко сжал ее руку. Почувствовав его силу, она прижалась губами к его шее, коснулась разгоряченной плоти и услыхала вырвавшийся из его горла стон. Он нашел ее губы и вложил теперь в свой поцелуй страсть, нетерпение, почти ярость, его объятия показались ей стальными.
Словно боясь, что все сейчас кончится, она отвечала ему не менее пылко, отдавая все, что накопилось за долгие годы любви. Прерывисто, лихорадочно дыша, они отпрянули друг от друга, услыхав настойчивый стук в дверь. Они переглянулись, и Чарльз произнес:
— Стоило подождать…
Не в силах ответить, оглушенная ударами собственного сердца, Мелли благодарно взглянула на него и улыбнулась. Наконец улыбнулась так, как всегда мечтала улыбнуться. С любовью…
Стук становился громче, настойчивее. Все еще глядя на нее, Чарльз наконец произнес, откашлявшись:
— Войдите.
— Merci, — отвечал Жан-Марк с несвойственным ему ехидством, внося плачущего ребенка. Вид у него был озадаченный, с необычной поспешностью он пересек комнату и протянул девочку Мелли. — Она все время орет и совсем мокрая!
Мелли почему-то казалось, что она пьяная, и она с усилием заставила себя извиниться и поблагодарить его. Посмотрев на замолчавшую, но по-прежнему красную от крика Лоретт, она понесла ее в детскую, чтобы перепеленать и покормить. Усевшись в кресло-качалку, она взглянула на подвешенные над кроваткой игрушки и снова не смогла сдержать улыбки. «Он ее любит. А потом, когда она уложит Лоретт, он останется с ней?» Теплое, сладкое предчувствие затаилось внутри, и она вздрогнула. Захочет ли он ее? Будет ли таким, как она мечтала? Достанет ли теперь ей смелости дотронуться до него, любить его, выговорить все то, что так хотелось сказать? Она постаралась собраться, сосредоточиться на ребенке. Поглядев на лежавший у нее на коленях сверток, который день ото дня становится больше, она провела рукой по нежным волосикам, потрогала пальцем мягкую щечку и вспомнила, как рассказывал о своем детстве Чарльз. Ей еще о многом предстоит подумать…
Из спальни до нее донеслись негромкие звуки мужских голосов. И отчего-то, когда она уже закончила кормить дочку и переодевала ее, Мелли почувствовала, что стесняется встретиться сразу с ними обоими. Застегнув последние кнопки на комбинезоне Лоретт, она подняла ее, нежно поцеловала на ночь и снова понесла в спальню.
Чарльз лежал на кровати, скрестив ноги, заложив руки за голову, и мирно переговаривался с Жан- Марком, который слушал его, стоя поодаль. Увидев ее, Жан-Марк заулыбался.
— Все нормально? — поинтересовался он и, когда она кивнула в ответ, пожелав ей доброй ночи, ушел.
Посмотрев на Чарльза, который встал и подошел к ней, чтобы забрать ребенка, она спросила:
— Что случилось? Жан-Марк решил, что с него довольно младенцев?
— Нет, — рассмеялся он, заботливо укладывая Лоретт в кроватку. — Он спрашивал разрешения у нас остаться.
— Спрашивал разрешения?
— Угу. — Взяв ее за руку, он подвел ее к кровати и усадил. — Его осенила странная идея, он решил, что мы больше в нем не нуждаемся.
— Господи, почему? Из-за ребенка?
— Нет, конечно. Просто он не мог не заметить, что мы… любим, и подумал, что нам будет лучше вдвоем. Я заверил его, что мы будем счастливы, если он останется с нами. А он обрадовался, поблагодарил, пожаловался, что стареет, и сказал, что с удовольствием останется, потому что ему теперь нужен дом, а я, как он выразился, не слишком его донимаю, и он любит тебя и обожает Лоретт, обожает, когда она в хорошем настроении, — насмешливо пояснил Чарльз. — Короче, он хочет быть с нами.
— Я просто не представляю, как бы мы без него обошлись!
— Отлично. Тогда решено. А теперь пора перейти к главному.
— То есть? — спросила она, и в глазах ее промелькнула озорная усмешка.
Ничего не ответив, он обнял ее одной рукой за талию, другой подхватил под колени, и, приподняв, уложил на кровать. Устроившись рядом, он произнес:
— Например, заняться любовью с собственной женой.
Нежно коснувшись пальцем его лица, она прошептала:
— Не верится, что неразбериха закончилась, недоразумения разрешились, и все так хорошо. Я устала притворяться, чтобы нравиться тебе.
— Я всегда хотел одного — чтобы ты была сама собой.
— Конечно, но я-то не знала. А теперь после всего, что мы пережили, мне начинает казаться, что я сама себя не знаю.
— Зато я знаю, — сказал он твердо, — и не намерен ждать, пока ты разгадаешь и эту загадку, потому что с моим везением или рухнет дом, или ребенок проснется, или…
Прикрыв ему рот рукой и насмешливо заглядывая в глаза, Мелли сказала:
— Тогда не стоит терять времени.
Убрав ее руку, он крепко ухватил ее за мизинец.
— Нечего распоряжаться. Тут командую я. Иди ко мне.
— Иду.
