Япончик». Уголовников, которые сидели в участке, мы не выпустили, а политических там не оказалось. Мишка Япончик пришёл, чтобы проведать своих и посмотреть на шпиков.
В подполье уголовники оказывали нам кое-какие услуги. Однажды мы хотели с их помощью освободить наших осуждённых к смерти товарищей по дороге из городского суда в тюрьму. Я дожидалась приговора в зале суда, чтобы дать сигнал, когда их поведут, но, опасаясь нападения, осуждённых не отправили в тюрьму. И тогда казнили 13 человек, в том числе и Яшу Безбожного, рабочего с мельницы, где служил мой отец.
Считалось, что в Одессе действуют 30 тысяч организованных уголовников, армия Мишки Япончика. Революция захватила их. В 1917 году, перед первомайской демонстрацией, они заявили, что не будут в это время воровать, и вели себя по-джентльменски. Мишка Япончик серьёзно уверял Алёшу за выпивкой: «У нас с тобой одна цель — бороться с капиталистами, только средства разные».
В участке мы пробыли три дня, пока Красная армия не вступила в город. С передовыми частями красных вошёл в Одессу атаман Григорьев, который потом повернул против советской власти и учинил на Украине страшные погромы.
Когда установилась советская власть, назначили начальника милиции, анархиста Ваню Шахворостова, товарища Алёши со времён ссылки. Он, в свою очередь, назначил начальников участков. Наша роль закончилась, и, очень счастливые, мы разошлись по домам.
Советская власть развивалась, как всегда. Помню одну из «акций». Алёша входил в комиссию исполкома по изъятию излишков. Эта комиссия объявила «день мирного восстания». Ходили по домам, иногда заходили в брошенные квартиры, брали всё, что попадётся под руку, и свозили на склад. Я видела столько нищеты на Молдаванке и у себя дома, что не находила в этих действиях никакой несправедливости. Я принимала и записывала излишки. Буржуазию обложили контрибуцией, при этом каждый имел право оставить себе, например, по две пары ботинок. Подумаешь! У меня тогда ни одной целой пары не было. Я присутствовала при такой сцене: одна женщина жаловалась Алёше: «Нам оставили всего по две простыни на человека!» Он возразил: «Ну и что? Я без простынь всю жизнь спал». В это время и нам выдали кое-что со складов. Я получила совсем целое платье и очень довольная пришла в нём домой. Не знаю, как на других складах, а у нас Алёша себе не взял даже пары портянок, хотя ему и нужны были. Сказал: «Всё равно пойду на фронт, там дадут».
Как члену исполкома ему дали прекрасную комнату в бывшей гостинице для холостяков, которая называлась Домом отдельных комнат. В нише стоял умывальник — в жизни я не видывала такого великолепия. Чтобы сделать жильё ещё наряднее, я развесила на стенке открытки веером.
Мишка Япончик предложил советской власти свои услуги, взялся представить 30 тысяч человек и организовать из них полк. Для штаба своего полка он занял часть Дома отдельных комнат, по соседству с нами. Мы часто встречались с ним и его женой и подружились. Жена Мишки, выхоленная барыня, приезжала к нему всегда на извозчике. Пешком она вообще не ходила. Мне льстило это знакомство, а Мишке было лестно встречаться с Алёшей и быть, так сказать, среди порядочных. Полк его отправили на фронт, комиссаром назначили уважаемого, образованного человека, большевика Сашу Фельдмана, бывшего анархиста с дооктябрьским революционным стажем. Как видно с самого начала большевики решили от Мишки избавиться. Но мне трудно поверить, что Саша Фельдман участвовал в обмане. Рассказывают, что до фронта полк не доехал: где-то остановились, захотели пограбить, отказались воевать, и Саша Фельдман сам застрелил Мишку. А через несколько месяцев, уже при белых, в Одессе на бульваре уголовники в отместку убили Фельдмана. Позже бульвар назвали бульваром Фельдмана. Название это сохранялось до начала войны.
Белые наседали. Советская власть продержалась недолго, но успела засесть у жителей в печёнках. Главное, исчезло всё продовольствие. Как только приходили белые — появлялись продукты. А вообще население страдало и от белых, и от красных.
Большим отрядом уходили из Одессы. Я провожала Алёшу на бронепоезд. Командиром бронепоезда был Анатолий Железняков. Появился он в Одессе ещё при белых. Тогда ещё сохранились кое-какие свободы: происходили диспуты, митинги. Из речей выступавших было ясно, что они — за советскую власть. Несколько раз с нападками на меньшевиков и эсеров выступал под фамилией Викторов А.Железняков. Говорил хорошо, очень культурным языком. Рассказывали, что он — известный анархист из Петрограда, очень смелый, отличившийся тем, что разогнал в январе 1918 года Учредительное собрание. В Одессе он находился нелегально, после выступлений поспешно скрывался. Я видела его на одном из митингов. Красивый парень невысокого роста, лет 25-ти, бывший фельдшер во флоте, он производил впечатление интеллигентного человека. Когда Железняков стал формировать бронепоезд, набирая команду исключительно из моряков, он взял к себе Алёшу, с которым был в приятельских отношениях и который ходил в моряках с тех пор, как был кочегаром на иностранных пароходах.
Жёны бойцов Красной армии получали пайки, и Алёша решил меня узаконить. Железняков выдал мне справку, что такая-то является женой бойца бронепоезда имени Худякова (назван в честь революционера и этнографа 60-х годов 19-го века).
На бронепоезд погрузились в Николаеве и оттуда вели бои с белыми. Отвоевав, возвращались на базу в Николаев. Я там устроилась на квартире по адресу Католическая улица 20. Приходила с утра на базу и ждала Алёшу. На базе в вагонах жила обслуга и производились ремонтные работы. Принимали меня очень хорошо благодаря популярности Алёши. Прекрасно там кормили, готовили замечательные борщи с мясом. Когда Алёша возвращался, мы шли ко мне на квартиру.
Я приехала в Николаев, когда Железнякова уже убили, а Алёша стал заместителем нового командира бронепоезда. Есть версия, что убили Железнякова большевики: к тому времени, как он попал на юг, после Октября, у них были с ним счёты как с анархистом, его объявили вне закона. Но Железняков умел воевать, значит, мог принести пользу. Заместителем ему дали большевика, после гибели Железнякова он стал командиром, но бойцы его не любили. Железняков ему сказал перед смертью: «Если хочешь, чтобы всё не развалилось, сделай Алёшу своим заместителем». Есть основания считать, что этот большевик его и застрелил, смертельно ранил в спину во время боя. А Железняков умер, убеждённый, что в него попала вражеская пуля. Нечего и говорить, что популярная в советское время песня «Матрос-партизан Железняк» не имеет ничего общего с реальностью.
Алёша редко бывал на базе, потому что выезжал на все задания. Однажды один из бойцов бронепоезда показывал мне, как действует граната: перед тем, как её бросить, надо рвануть кольцо. Мы стояли рядом, а за столом в теплушке сидели другие бойцы, ели и разговаривали. Он показывает: «Видишь, берут в левую руку гранату, а правой, двумя пальцами…» — о ужас, — кольцо осталось у него в руке. А граната взрывается через две-три секунды, значит, она разорвётся между нами. Наступила страшная тишина. Он с ужасом на меня смотрит, а я думаю: сейчас взорвётся. Тут вскочил из-за стола боец Петров, схватил гранату, бросил в открытую настежь дверь, и она взорвалась налету. Петров обладал тем же качеством, что и Алёша — мгновенной реакцией.
Белые наступали, шли сильные бои возле Николаева. Было ясно, что белые возьмут город, и бойцы бронепоезда готовились влиться в отступающие части. Сам бронепоезд решили взорвать — на нём было много запасов — и отступить из города последними. Я должна была остаться в Николаеве, на квартире у одного бывшего моряка, но пока ещё жила на Католической. Бои шли совсем близко, на станции Водопой, километрах в шести от Николаева. После того, как взорвали бронепоезд, Алёша пришёл ко мне попрощаться. Заснул и опоздал на встречу со своими. Он ушёл в единственном направлении, куда ещё можно было уходить — на станцию Водопой. Я легла и заснула. Проснулась в пять часов вечера. Светло ещё. Дом стоял во дворе, за воротами. Я вышла во двор и услышала, что с женщинами у ворот любезничают белые. Один спросил: «Нет ли у вас красноармейцев?» И поскакал дальше. Я сообразила, что Алёша не успел далеко уйти. Сделать ничего нельзя было. Когда белые приходили, они начинали искать комиссаров, коммунистов. Хозяева квартиры боялись меня держать: только накануне ко мне приходил Алёша в форме. Я им пообещала, что уйду, и опять легла спать, спала некрепко. Оставила незапертыми окно и дверь. Я всё-таки его ждала. На рассвете услышала царапанье в окно. Ничего не спросила, тихонько открыла дверь и увидела его в одних подштанниках. Прежде, чем людей расстрелять, их раздевали до нижнего белья. Дрожащим от холода голосом он сказал: «Сейчас за мной придут, но я всё-таки решил с тобой повидаться». Он был очень голодный, а у меня — только сахар, который он принёс с бронепоезда. Я ему дала несколько кусков и вышла к воротам, запертым на ночь, легла на землю и слушаю. Раздаются
