Предисловие к 3-му изданию
«Исправленное и дополненное издание» воспоминаний — совместимы ли эти понятия? Тем более, что в «Предисловии ко 2-му изданию» обещано ничего не менять в угоду моменту, «на чью бы мельницу при этом ни лилась вода».
Но жалко, во-первых, не воспользоваться последним, наверное, изданием книги перед тем, как рукопись магнитофонной записи «Рассказа матери» будет отправлена в архив, куда, по знакомству, обещано её принять, и не вернуть кое что из того, что по разным причинам было из неё при предыдущих публикациях изъято. Приходилось сокращать объём и жертвовать одним из многих рассказов о загубленной в лагерях жизни, и этот исключённый рассказ годами не давал покоя. А теперь его можно вернуть. Были, конечно, изъятия и по соображениям самоцензуры. Ведь даже и наступившая в России свобода не отменила опасности кого-то обидеть: ладно, если речь о явном провокаторе, кого назвать и при жизни было не жалко, хотя и у него есть жена и дети, но, если речь — о музе поэта, да ещё и пострадавшей, то можно ли рассказать нелестные для её памяти эпизоды? А старого генерала, которого «наши» завербовали в 21-м году в Берлине, воспользовавшись трудным его положением, но ничего он дурного не сделал, никого не предал, а только принял помощь от тех, кого и сам раскусил, и ходил с ними в ресторан «Медведь»? Нужно ли назвать его имя? Жалко! Хоть нет в живых ни его самого, ни молодой тогда его жены. Пожалуй, не назову и в этом, последнем издании.
Кое в чём я и раньше не соглашалась с Солженицыным, но теперь почувствовала: надо ещё о чём-то сказать, на что-то возразить. Ведь он приходил и расспрашивал моего отца и гостившего у нас старого лагерника. И то, что писатель из их рассказов взял, и как использовал — это ведь важно? Не хотелось бы попасть в стан его хулителей, но излишняя робость в вопросах чести — тоже ведь не почтенна.
Сноски, библиографические ссылки — прибавившиеся по сравнению с предыдущими изданиями, и обширный именной указатель, надеюсь, окажутся нелишними и для рядового читателя, и для историка, обогатят издание, увеличат доверие к изложенным фактам. Сожалею, что не о всех лицах, упомянутых в тексте и в указателе, удалось найти полные данные. Помещён в приложении новый большой раздел: «Наша лагерная переписка».
Кто-то удачно сказал, что наши недостатки — продолжение наших достоинств. Как положительные отзывы на книгу, так и упрёки её авторам, касались стиля — сдержанности изложения, некоторой его сухости. Изменить положение в целом невозможно — «стиль — это человек», но кое-что из не включённого прежде в текст — отдельные живые детали устного «Рассказа матери» — вернуть можно и нужно. Надеюсь, что и лагерная переписка послужит той же цели — раскроет перед читателем наши мысли и чувства, сделает нас ему понятнее и ближе.
Иерусалим, 2002
Предисловие ко второму изданию
В 1986 г. умерла Н. Улановская, моя мать, с которой вместе мы работали над этой книгой. Переиздавая её в Москве, мы с сыном сожалеем о том, что наши близкие не дожили до свободы в России. Мы уже побывали на родине, повидали друзей, с которыми когда-то, почти 20 лет назад, расставались без надежды на встречу.
Желая переиздать эту книгу ради памяти близких, я из уважения к этой памяти не стану переписывать их историю, отрекаться от прошлого, на чью бы мельницу при этом ни лилась вода. Если мать сказала: «белые обычно расправлялись очень быстро», я не выпущу этого в угоду тем, кто нынче белое движение идеализирует. Сделанные исправления, как правило, отражают фактические перемены, происшедшие с тех пор, как в 1982 г. вышло первое издание. Понятно, что стало возможным назвать почти все имена. Несколько изменённый рассказ о молодости моего отца — результат уточнений, внесённых родными, с которыми долго не было контакта.
Вместе с тем, считаю возможным расширить охват книги, включив большой кусок: записанную в 1978 г. беседу с А.Якобсоном, известным правозащитником и литератором, о его встрече в 1956 г. с нашей семьёй и другими бывшими узниками, о влиянии этой встречи и других факторов на формирование его взглядов, об участии его в правозащитном движении в Москве в 60-х — начале 70-х гг. и о решении уехать в Израиль. В том же 1978 году, в особенно острый момент душевной болезни, которой он заболел, приехав в Израиль, А.Якобсон покончил с собой. Жаль, что он не знал, как мы теперь, что разлука с родиной не навсегда.
Его рассказ с самого начала был задуман как часть семейной хроники (мы поженились в 1956 г. и разошлись в 1974), но не вошёл в 1-е издание книги скорее «по техническим причинам» — чтобы сократить её объём. Просматривая этот материал заново, приходишь к выводу, что хотя он недавно опубликован в сборнике памяти А.Якобсона[1]) он и здесь на месте, помогая ответить на вопрос, который люди в России часто задают друг другу: «Почему ты не живёшь, как все?»
Иерусалим, 1993.
Предисловие к первому изданию
В Галилее, в кибуце Рамат-Йоханан, у нас есть друзья, пожилые женщины Тамара и Това, приехавшие из России лет шестьдесят назад. Мы с матерью любим их навещать, слушать их рассказы об истории кибуца, гулять вместе с ними по зелёной территории, заглядывать в помещения детского сада, школы, пошивочных мастерских, прачечной. И конечно, для нас каждый раз праздник — приходить в нарядную и просторную кибуцную столовую.
Мы уже достаточно времени живём в Израиле, чтобы понимать, что и в кибуцах есть свои проблемы. Но каждый раз, побывав в Рамат-Йоханане, мать повторяет: «Это — ближе всего к идеалу, о котором мы мечтали». И в голосе её сожаление. Ведь и она могла прожить такую же прекрасную и плодотворную жизнь, как эти пожилые кибуцницы.
Меня задевает, что при всём гостеприимстве и добром к нам отношении, кибуцницы мало расспрашивают нас о нашем прошлом. И слишком откровенно, на мой вкус, гордятся своими достижениями. Но мать мне возражает: «Незачем им нас расспрашивать. И гордятся они перед нами — справедливо. За ними — правота».
Итак — сожаление о том, что жизнь прожита не так, как следовало. И — смирение перед сверстницами, которые когда-то пошли иным, чем она, путём.
Вместе с тем, знакомясь с воспоминаниями моей матери, читатель напрасно будет искать явно выраженного раскаяния в «грехах молодости», демонстративного отречения от заблуждений прошлого. Причин такой сдержанности несколько. Прежде всего, автор — вообще человек сдержанный и распространяться о своих чувствах и убеждениях не любит. Сдержаннее и скупее всего рассказано о самом тяжёлом — о гибели детей: моего старшего брата — на войне и младшей сестры — от несчастного случая в 1961 г. Кроме того, книга эта создавалась как свободный рассказ мне, дочери, которой многое понятно без слов. Переписывая и редактируя магнитофонную запись, я не хотела разрушать впечатления от непринуждённого рассказа и предпочла понадеяться на то, что недоговоренное будет понято и читателем. А то, что читатель — с другим жизненным опытом — не поймёт, пусть примет на веру, заметив с самого начала, что автор воспоминаний предельно правдив.
Но главное — о своём разрыве с местечком, об участии в Гражданской войне, о службе в советской разведке, мать вспоминает как о чём-то, что случилось так же закономерно, как последующее отрезвление и отправка в лагеря. И раскаиваться в этом противоестественно и бесплодно. То, что для неё, как и для тысяч её современников, существовал другой выбор — пути, по которому пошли кибуцницы Тамара и Това
