Натали не рассказала ему о Дэвиде, он, наверное, никогда бы не приехал».
Она медленно вернулась на кухню и увидела мужа. Он стоял там, где она оставила его, с лопаткой в руке, и смотрел на дверь.
— Ты не мог оставить меня из-за Дэвида, — пылко произнесла Джеллис. — И у меня не было связи ни с кем другим. Я любила тебя, Себастьен. Любила больше жизни. И не могла тебя обмануть. Не могла. Ты должен был это понимать. Не сейчас, потому что ты ничего не помнишь, но тогда… Я даже не верю, что ты не знал о Дэвиде и что я не говорила тебе, что мы были с ним помолвлены… — Она беспомощно взмахнула рукой и села за стол.
— Жерар говорил, что я был жестоким, но ты мне не поверила, правда?
— Правда.
— Розовые очки, Джеллис? — нежно спросил он.
«Смотрела ли я через них? Возможно».
— А что сейчас происходит, Джеллис?
— Я не знаю, — ответила она.
— А вдруг ко мне никогда не вернется память? Значит, я никогда не смогу стать отцом для моего сына?
Она покачала головой, понимая, что он не может видеть ее, и тихо сказала:
— Нет. Теперь, когда ты знаешь, ты всегда сможешь приходить к нему. — «Что еще я могу сказать?» Она обхватила себя руками, чтобы согреться и успокоиться, и стала смотреть на него. — Не прошло и дня с тех пор, как мы встретились в Портсмуте, чтобы я не думала об этом, не спрашивала себя, правильно ли я поступаю. Но я больше не знаю тебя, не знаю, как сделать, чтобы тебе было лучше.
— Да, — согласился он, потому что тоже не знал ответа. — Может, ты накроешь на стол? Обед почти готов.
Она кивнула, поставила тарелки, приправу и, пока они молча ели, все думала о том, что еще случится. О том, что еще рассказала Натали. Джеллис казалось, что она никогда не простит этого сопернице. «Но откуда же она узнала про Дэвида?»
Когда они закончили есть, Себастьен собрал пустые тарелки и составил их в раковину, приготовил свежий кофе и принес его на стол.
— Я все время прокручиваю в голове мою поездку сюда из Прованса, — тихо заговорил он, — и все, что случилось, все, о чем мне рассказала Натали и ты. Две женщины отличаются друг от друга как небо и земля. И я бросил вас обеих. Может, здесь кроется что-то еще?
Он всмотрелся в ее лицо, потом помрачнел и беспомощно спросил:
— Но почему? Что могло заставить человека сделать то, что совершил я? Но при этом я не чувствую себя ни мошенником, ни лжецом.
— Не знаю. Может, для тебя слишком тяжела была ответственность, ты почувствовал, что тебя ограничили, связали по рукам и ногам. Может, когда ты снова увидел Натали, ты понял, что все еще любишь ее. Не знаю, Себастьен. Я сама ломала голову в поисках причины. Может, я была во всем виновата, что-то натворила, сказала лишнее или слишком многого ждала? Я ничего не понимаю. Может, тебя выбила из колеи моя беременность, а потом, когда родился ребенок, я слишком много внимания уделяла ему? Он не был «примерным» младенцем, и нам не удавалось выспаться. Мы оба очень уставали… Может, ты почувствовал, что тебе лучше уйти… — беспомощно добавила она.
— Но ведь я мог сказать! Мы ведь должны были обсудить все это! И наверняка нашлись бы какие- нибудь обвинения, доводы…
— Нет, — тихо сказала она. — Ничего не было. Ты поцеловал меня на прощанье, удостоверился, что у меня достаточно денег на текущие нужды, предупредил соседей, что я несколько дней побуду одна, сказал мне, что любишь меня и вернешься как можно быстрее, и уехал.
— Боже праведный, — вздохнул Себастьен. — А когда же я послал ту записку?
— Через три дня.
— А Натали?
— Она приехала через день после этого.
Они словно выдохлись и сидели, грея руки о чашки и задумчиво глядя на кофе. Джеллис снова вздохнула.
— Уже поздно, — пробормотала она.
— Да. Мне лучше поехать в отель.
— Нет! Извини, я просто хотела сказать… — Она быстро посмотрела на него, потом отвела взгляд и смущенно улыбнулась.
— Что если я остановлюсь в отеле, — договорил он за нее, — то все подумают, что…
— Да. В маленькой деревушке все про всех все знают, и…
— Но ведь это никого не касается, кроме тебя?
— Да. Нет. Я никому не говорила, что…
— Я бросил тебя?
— Да. — Она смутилась, потом глубоко вздохнула и спросила: — А на сколько? То есть…
— Сколько дней я здесь пробуду?
— Да.
— А сколько дней мне разрешат провести здесь, Джеллис?
Она посмотрела на него и осторожно спросила:
— Разрешат?
— Да. У меня ведь нет на это абсолютного права, не так ли? Но он мой сын, и я хотел бы узнать его, узнать, какой он, понять его.
— Да, конечно.
Он протянул руки через стол и взял ее ладони в свои, не обращая внимания на то, как она напряглась, пытаясь высвободиться.
— Посмотри на меня, Джеллис.
Она нерешительно подняла глаза, с трудом сглотнула и стала ждать.
— Я понимаю, что ты не хочешь, чтобы я был здесь, понимаю…
— Не то что «не хочу», — поспешно поправила его она. — Не могу. Не могу, — повторила она. — Я говорила тебе…
— Да. Говорила, что, возможно, ко мне никогда не вернется память, и…
Она закрыла глаза и мысленно помолилась.
— Не делай этого, — в страхе прошептала она. — Не делай этого.
— Я должен. Мне надо. Он мой сын. Позволь мне остаться ненадолго, пожалуйста, чтобы я мог узнать его. Я потерял память, всю жизнь. Не дай мне потерять и сына.
«О, как это несправедливо. Но он прав. Как я могу прогнать его? Поэтому я не сразу сказала ему о ребенке».
— Ты позволишь мне остаться, Джеллис?
Она беспомощно кивнула.
— Спасибо. И что бы ни случилось, я всегда позабочусь о том, чтобы ты и ребенок были материально обеспечены. Ты позволишь мне по крайней мере это?
— Да.
— А кстати, как ты со всем этим справлялась? Тебе помогали родители?
— Нет, — тихо ответила она. — Этот коттедж принадлежит моему дяде. Он разрешил мне жить здесь бесплатно, и у меня есть немного своих денег. До того, как я встретила тебя, у меня было небольшое дело, связанное с оформлением дома, — занавески, одеяла, подушки, все в таком роде.
— Ну и как шли дела?
— Неплохо. У меня не было магазина, я работала на дому. Жила на комиссионные, — туманно объяснила она.
— А сейчас?
— Я сделала несколько стеганых одеял, занавесок, когда приехала сюда…
— Вот эти?
