— Я знаю, — просто сказала Джеллис. Он поднял на нее глаза и спросил:
— А ты знаешь, почему я никогда не хотел иметь детей?
— Ты хотел, чтобы я принадлежала только тебе.
— Да, но это еще не вся правда. Я боялся, что стану ревновать, что они не испытают моей привязанности, будут чувствовать себя одинокими. Так поступали со мной родители.
— О, Себастьен.
— Я боялся, — признался он, — что не смогу делить тебя с детьми.
Тяжело вздохнув, он подошел к дивану и рухнул на него, уставившись на чашку с кофе, но словно бы удивляясь тому, что она стоит рядом. Потом поднял ее дрожащей рукой, отпил немного и прислонился к спинке дивана, опустив голову на подушки.
Джеллис пыталась успокоить его, одновременно почти боясь этого. Ей хотелось пригладить его волосы, подбодрить его. Набрав в грудь воздуха, она пробормотала:
— Есть много людей, подобных Натали. Ты читал о них в газетах, об их… навязчивых идеях. Они нуждаются в помощи.
— Я тоже нуждаюсь, — мрачно сказал он и застонал.
— У тебя болит голова?
— Да, но это неважно. У меня была сеть ресторанов… я уже говорил тебе об этом?
— Да.
— Натали и ее отец хотели влиться в нее. Хотели стать партнерами. Она думала, что из нас получились бы неплохие партнеры, а заодно — муж и жена. Но мне казалось, что жена была мне не нужна. А женщины наподобие Натали думают, что стоит им только потребовать, как все станет так, как они пожелают. Она отказывалась верить, что я не считал ее привлекательной. А ее отец был уверен, что я соблазнил ее.
— И тогда ты все продал и уехал.
— Да. Продал. Упаковал все, что мне было нужно, в два чемодана, сел на поезд и… поехал, куда глаза глядят.
— А им ничего не сказал?
— Нет. Мне все надоело, Джеллис. Не только Натали… я устал от жизни, от однообразия, от одних и тех же докучливых людей, от нудных разговоров. Все мне начинало казаться таким бессмысленным… Я жил той же жизнью, что жили мои родители, хотя мне этого не хотелось и я не собирался так жить. Закончив курс права, — пробормотал он с веселой ухмылкой, — я стал путешествовать, скитаться по всему свету и зарабатывать деньги, — цинично добавил он. — Меня интересовали морские причалы в Америке, в Испании. А потом, когда родители погибли во время круиза на яхте — вместе, они всегда были вместе, — я вернулся во Францию. У друга моего отца был ресторан, который он собирался продавать. Я купил его, потом второй, третий… Затем выяснилось, что мне нравится этот бизнес…
— А потом тебе это надоело?
— Мне надоела сама жизнь. И тогда я приехал в Коллиур. Люди там были не жадные, не кичливые и не завистливые. Каждый помогал друг другу. Там царила доброта, которой я никогда раньше не видел. И я почувствовал себя… дома. И встретил тебя. — Он повернул голову на диванной подушке и посмотрел на Джеллис, на ее тонкое лицо. — Ты была всем, чего я не знал раньше. Теплая, веселая, нежная. Ты беспокоилась о людях, Джеллис. Тебя не волновали ни деньги, ни положение. У тебя была щедрая душа. Когда у Мари заболела мать и ей стало трудно одной управляться в магазине, ты, не задумываясь, предложила ей свою помощь. Ты ведь даже не совсем хорошо говорила по-французски. Те люди, которых я знал прежде, никогда бы не сделали этого. И чем дольше я узнавал тебя, тем труднее становилось мне от тебя отказаться. Пытался представить себе жизнь без тебя и не смог. Мы с Натали никогда не были любовниками, Джеллис. Ни до нашей свадьбы, ни после нее. Даю тебе слово. Ты веришь мне?
— Да, — прошептала она.
— И я не могу простить и не прощу ее за то, что она пыталась сделать, — угрюмо сказал он. — За то, что она обидела тебя. Обидеть меня — это одно. Но задеть тебя — совершено другое.
— Да. Так значит, это она отправила ту записку?
— Да. Больше некому.
— Но чего она добивалась? — удивленно спросила Джеллис. — Она ведь не знала, что ты вернешься. И не знала, что ты уехал в Южную Америку! А если ты вернулся…
— Она посеяла раздор, — мрачно заявил он. — Вызвала беду.
— Какая же она мстительная, — пробормотала Джеллис.
— Да. Убедила себя, что я предал ее, и решила наказать меня. И преуспела в этом, — тихо добавил Себастьен. Он повернулся, тревожно посмотрел на нее и спросил: — Неужели уже слишком поздно?
— Слишком поздно?
— Для нас. Я люблю тебя, — просто сказал он. — Так люблю тебя, что испытываю даже физическую боль. Теперь, когда вспомнил тебя, я смотрю на тебя и не могу понять, как вообще мог все забыть. То, как ты прикасаешься к разным вещам, как ты двигаешься, твою улыбку, твое изящество, твое… благородство.
Джеллис с трудом проглотила ком в горле, присела на краешек дивана, обняла его и притянула к себе его голову.
— Я тоже люблю тебя. — «Но еще не все сказано. Не все решено». — А ты все вспомнил? — тихо спросила она. — Ты помнишь, как просил меня выйти за тебя замуж? Что мы испытывали друг к другу?
— Да. Я все помню. И мне так больно. Больно, что четыре месяца жизни безвозвратно утеряны. Что тебе приходилось как-то справляться одной. Что все мои поступки приносили тебе боль.
Нежно коснувшись пальцами его лица и грустно глядя на него, она тихо сказала:
— Я любила тебя, Себастьен. Так сильно любила…
— Любила? — спросил он, оборачиваясь к ней.
— И сейчас люблю. Для меня просто видеть тебя, чувствовать, что ты рядом, входить в комнату, в которой ты, — все равно, что заново влюбляться в тебя. Каждый раз заново. Но тогда у меня не было страха. Он появился сейчас. Теперь, после той аварии, во мне появилось ощущение хрупкости всей нашей жизни.
— Но не из-за Дэвида? — удивленно спросил Себастьен. — Ты утратила одного любимого, но не боялась потерять другого?
— Нет, — порывисто возразила она. — Я не боялась. Мне казалось, наши жизни были словно заколдованы. Это звучит глупо, но я так чувствовала.
— Но теперь?
— Теперь не так, — мрачно ответила она. — Теперь я ценю каждый миг, наслаждаюсь им. Ты оставил меня совсем без защиты, Себастьен. Без тебя я пропаду. Меня это страшит. А эту прошедшую неделю, — тихо продолжала она, — эти несколько дней во Франции… Я хотела тебя и почти ненавидела. Мне было так тяжело, я так устала, так измучилась. Мы пережили с тобой величайшую любовь в мире, и мне казалось несправедливым, что она закончится потому, что ты не помнишь, как мы любили друг друга. Эти последние четыре месяца изменили нас обоих, но я не стала меньше любить тебя, просто переживаю за тебя. Я страстно мечтаю вернуть все как было. Но у нас впереди долгая жизнь, не так ли?
— Да. И мне нужна ты, — глухо произнес он. Он посадил ее к себе на колени и прижал крепко-крепко. Джеллис положила голову ему на плечо, прижалась к нему, а Себастьен обвел взглядом комнату — поглядел на елку, на детскую коляску, на огонь в камине. «Я едва не потерял все это». Из радиоприемника доносилась веселая песня, но они почти не слышали ее и лишь отметили, когда она закончилась. — Какое спокойное в этом году Рождество, — пробормотал Себастьен. — Только мы втроем.
— Да. Только мы втроем. — Джеллис подняла голову и посмотрела на него, на это дорогое лицо, посмотрела в его зеленые с карими искорками глаза, в которых было столько любви и печали, и улыбнулась робкой, застенчивой улыбкой. — Я люблю тебя, — хрипло прошептала она.
— А я тебя.
— А завтра… — Она замолчала и, потрясенная, широко раскрыла глаза. — Мы же не купили индейку!
— Что?
