— Не объясняйтесь. Да или нет? Нет? Так. Что же делать! Поручим другому.
Сталин любил, чтобы на его вопросы давали короткий, прямой и четкий ответ, без вихляний. А так как вопросы он задавал самые неожиданные, то я не завидовал наркому, которому приходилось часто докладывать и всегда быть готовым к ответу на любой вопрос. Иногда, бывало, пот лил с него градом, только успевал лоб утирать носовым платком.
Обычно тот, кто в первый раз бывал у Сталина, долго не решался ответить на заданный вопрос, старался хорошенько обдумать, чтобы не попасть впросак. Так и я первое время, прежде чем ответить, мялся, смотрел в окно, на потолок. А Сталин, смеясь, говорил:
— Вы на потолок зря смотрите, там ничего не написано. Вы уж лучше прямо смотрите и говорите, что думаете. Это единственное, что от вас требуется.
Как-то я затруднился ответить на поставленный вопрос: не знал, как будет воспринят мой ответ, понравится ли то, что скажу, Сталин нахмурился:
— Только, пожалуйста, отвечайте так, как вы сами думаете. Не угодничайте. В разговорах со мной не нужно этого. Мало пользы получится от нашего разговора, если вы будете угадывать мои желания. Не думайте, что, если вы скажете невпопад с моим мнением, будет плохо. Вы специалист. Мы с вами разговариваем для того, чтобы у вас кое-чему поучиться, а не только чтоб вас поучать.
И он тут же рассказал об одном руководящем работнике, освобожденном в свое время от должности:
— Что в нем плохо? Прежде чем ответить на какой-нибудь вопрос, он прямо-таки по глазам старается угадать, как сказать, чтобы не получилось невпопад, чтобы понравилось, чтобы угодить. Так и смотрит в рот, чтобы повторить за начальством какую-нибудь глупость. Такой человек, сам того не желая, может принести большой вред делу. Опасный человек.
И продолжал:
— Если вы твердо убеждены, что правы и сумеете доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьими-то мнениями, а действуйте так, как подсказывает разум и ваша совесть.
Сталин умел шуткой разрядить напряжение при обсуждении самого острого вопроса.
Неоднократно я замечал, что Сталин не терпит безграмотности. Он возмущался при чтении плохо составленного документа. Иногда «экзамен» на грамотность приходилось сдавать на ходу.
Часто при обсуждении вопросов Сталин предлагал высказаться всем желающим, у некоторых сам спрашивал мнение, затем подводил итоги. Пододвинет кому-нибудь лист бумаги, карандаш и говорит:
— Пишите.
И сам диктует.
Мне не раз приходилось писать под его диктовку решения по авиационным вопросам. Он диктует и нет-нет да подойдет и через плечо поглядит, как получается. Однажды он остановился, посмотрел написанное и моей же рукой с карандашом поставил запятую.
В другой раз я не совсем удачно построил фразу. Он сказал:
— С подлежащими у вас что-то не в порядке. Вот как нужно!
И поправил.
— Если человек не может правильно изложить свои мысли, — говорил как-то Сталин, — значит, он и мыслит так же хаотично. Как же он в порученном деле наведет порядок?
Прочитав однажды документ, составленный одним военным, Сталин сказал:
— Вот безграмотный человек! А попробуй упрекнуть — сейчас начнет свою неграмотность объяснять рабоче-крестьянским происхождением. Это некультурность и неряшливость. Особенно в оборонном деле недопустимо рабочим и крестьянским происхождением объяснять недостатки своего образования, свою техническую неподготовленность, незнание дела. Враги нам скидки на социальное происхождение не сделают. Именно потому, что мы рабочие и крестьяне, мы должны быть всесторонне и безукоризненно подготовлены по всем вопросам не хуже врага.
Часто, сам хорошо зная данный вопрос, Сталин вместе с тем требовал у докладчика подробностей, желая проверить его подготовленность и осведомленность в докладываемом деле.
Однажды, когда мне хотелось доложить один технический вопрос доходчивее, понятнее, он сказал:
— А ну-ка еще попроще, еще популярнее.
Потом опять:
— А еще понятнее нельзя? И через некоторое время?
— Ну, а еше? — И засмеялся.
Только тогда я понял, что переусердствовал.
Иногда Сталин получал деловые бумаги, авторы которых считали не только уместным, но и позволительным в конце письма добавлять всяческие излияния чувств и уверения в своей преданности. При чтении такого письма вслух, дойдя до концовки, Сталин либо пропускал ее, либо говорил:
— Ну, а здесь, как полагается: «Ура! Ура! Да здравствует ВКП (б) и ее вождь великий Сталин!» И, лукаво прищурившись, добавлял:
— Думает меня этим подкупить, заручиться поддержкой.
Сталин не мог спокойно относиться к фактам безразличного отношения командиров к нуждам бойцов. Однажды, выслушав доклады нескольких высших командиров, прибывших с фронта, и узнав о плохом подвозе питания и обмундирования для солдат, Сталин вспылил и с возмущением сказах:
— Стыдно! Вы — коммунисты! Смотрите, — он кивнул на висевшие у него в кабинете портреты Суворова и Кутузова, — дворяне, помещики Кутузов, Суворов проявляли больше заботы о своих солдатах, больше знали своего солдата, больше любили его, чем вы, советские командиры-коммунисты.
Еще во время войны с белофиннами мне довелось слышать разговор о снабжении войск продовольствием. В ту зиму стояли необычно сильные морозы. Сталин возмущался:
— Посылают на фронт белый хлеб, колбасу, икру. Кому это нужно? Все померзло, превратилось в камень. Забыли о простых русских сухарях, известных еще со времен Петра. Удобная пища для солдата в любом походе: и в жару и в холод.
Технический ли происходил разговор или на политическую тему, Сталин приводил для иллюстрации подходящие к случаю примеры из истории, мифологии, из классической литературы.
Обладая редкой памятью, он мог цитировать почти дословно большие отрывки из некоторых произведений.
Из писателей, как я заметил, наиболее часто в подходящих случаях Сталин цитировал Салтыкова- Щедрина, Чехова, Гоголя. Чувствовалось, что был он человек весьма начитанный Однажды за ужином он очень к месту с иронией сравнивал героев романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» — шедевра французской литературы XVI века — с некоторыми современными деятелями.
Сталин одобрительно высказывался о приключенческих романах Майн Рида, Жюль Верна, Фенимора Купера. Вспоминал, что в детстве зачитывался книгами этих писателей. Когда я спросил его, почему же сейчас (это было до войны) почти не издают у нас этих писателей, он ответил:
— Нельзя же по каждой мелочи принимать решение правительства.
В первые годы знакомства Сталин интересовался моим чтением, рекомендовал книги, которые следовало бы перечитать.
Однажды речь коснулась работников, не совсем хорошо себя проявивших, и Сталин вскользь заметил:
— Вот еще Мильтиад и Фемистокл из Замоскворечья! Я не понял и задал вопрос:
— Почему из Замоскворвиья?
— А вы не знаете, кто были Мильтиад и Фемистокл?
— Полководцы в Древней Греции.
— А чем они отличались?
— В битвах каких-то… А чем, точно не знаю.
Сталин достал из книжного шкафа том энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, отыскал статью «Фемистокл», указал пальцем нужное место.
— Читайте вслух, — сказал он.
Я прочитал фразу, относящуюся к Фемистоклу:
