бомбардировочной и истребительной не только сегодня, но и завтра, если придется воевать. Говоря о тактике истребительной авиации, он отметил, что на И-16 мало сбивали истребителей противника из-за малого калибра и разноса установленных в крыльях пулеметов.
Сергей Прокофьевич рассказал о своем разговоре со Сталиным, который удивил его своей осведомленностью в вопросах авиации. Сталин, по словам Денисова, оказался даже в курсе таких деталей, как вооружение английских истребителей «Спитфайр», у которых пулеметы в отличие от немецких «Мессершмиттов» с одной центральной авиапушкой и двумя синхронными (стреляющими через плоскость вращающегося винта) пулеметами далеко разнесены от оси самолета и установлены по размаху крыльев. Особенно Сталин интересовался тем, как целесообразнее вооружать истребители — пушками или пулеметами, и какой огонь действеннее — прицельный из одной крупнокалиберной пушки или рассеянный, из нескольких пулеметных стволов.
Оказывается, по этому и другим подобным вопросам Денисов еще в 1937 году, учитывая опыт первого периода гражданской войны в Испании, по личной инициативе написал докладную записку руководителям Военно-Воздушных Сил и авиапромышленности. Но записку оставили без внимания, никаких мер принято не было, и спустя два года в боях на Халхин-Голе недостатки наших И-16 и «Чаек» оставались прежними, в чем еще раз убедился Денисов. Тогда-то, вернувшись из Монголии, Сергей Прокофьевич и обратился к Сталину, который сразу же вызвал его к себе. Сталин очень рассердился, узнав от Денисова, что по его первой записке не было принято никаких мер. Он с большим вниманием выслушал Денисова и предложил все замечания изложить письменно и материал прислать ему.
Такую записку Денисов написал и вновь был принят Сталиным. На этот раз Сталин вызвал также наркома авиапромышленности М. М. Кагановича и дал нагоняй за равнодушное отношение к первым, двухгодичной давности сигналам Денисова.
Каганович оправдывался, но спорить по специальным вопросам с таким знатоком, как Денисов, ему было не под силу. В конце концов Сталин буквально выгнал наркома из кабинета и рекомендовал Денисову связаться непосредственно с конструкторами Лавочкиным, Микояном и со мной.
Сущность критических замечаний Денисова заключалась в следующем:
Концепция деления истребителей на маневренные и скоростные порочна.
У наших истребителей должна быть радиосвязь.
Стрелковое вооружение, как по калибру, так и по размещению на самолете, неудовлетворительно.
Немецкие истребители превосходят советские как по скорости полета, так и по стрелково-пушечному вооружению.
В максимальной степени я постарался учесть замечания Денисова при работе над нашим первым истребителем.
Правительство, озабоченное скорейшим получением новых самолетов, следило за работой каждого из нас. Припоминается такой эпизод.
В конце 1939 года я был на одном из авиационных заводов, где запускали в серийное производство наш ББ.
Здесь меня разыскал Поскребышев и предупредил, что соединяет по телефону со Сталиным.
— Как дела? Как выполняете свое обещание? Будет ли истребитель в декабре?
— Будет, товарищ Сталин, как обещано.
— Ну что же, чашка чая за мной.
Не сомневаюсь, что подобного рода звонки были и к другим конструкторам, принимавшим участие в создании новых самолетов.
Или, например, такая записка к конструктору двигателей Владимиру Яковлевичу Климову:
«Т. Климов!
Ссылаясь на нашу вчерашнюю беседу, хотел бы знать:
1) Можете ли прислать на днях 2 мотора М-105 и 2 пушечных мотора также М-105 для конструктора Яковлева?
2) Если можете, когда именно пришлете?
Дело очень срочное.
Все это — свидетельства того огромного внимания, которое проявляли партия и правительство к перевооружению нашей авиации.
Весь наш коллектив с небывалым увлечением работал над истребителем. Признаться, создание такой машины было исполнением давней, заветной мечты, мечты, которая владела мной и не давала покоя с тех пор, как я увидел отличные истребители Поликарпова. По воле таких мастеров-асов, как Чкалов и Серов, они выполняли в небе самые невероятные фигуры, творили чудеса.
Мы работали в тесном контакте с Владимиром Яковлевичем Климовым. Он компоновал свой двигатель специально для нашего истребителя так, чтобы обеспечить установку на самолете авиационной пушки, способной работать без синхронизатора. Тем самым мы освобождались от недостатков, с которыми связана стрельба через плоскость вращающегося винта. На двигателе Климова пушка устанавливалась в полом валу редуктора, и стрельба из нее не зависела от режима работы двигателя и винта.
Мы с Климовым решили во что бы то ни стало уложиться в срок, предложенный правительством. И все как будто получалось у нас складно. Макет мотора Владимир Яковлевич прислал нам задолго до установки настоящего двигателя.
Через сравнительно короткий срок машина уже стояла в сборочном цехе. На ней установили двигатель, пушку и два пулемета. Монтировалось различное электро— и радиооборудование, управление самолетом, уборкой шасси, закрылками. Шла начинка кабины летчика многочисленными приборами.
Дело близилось к концу, и у нас уже не было сомнений, что мы выполним задание в срок. С утра до поздней ночи я и мои ближайшие помощники — Вигант, Синельщиков, Адлер и др. — хлопотали в цехе около машины.
Не меньше времени, чем конструкторы и производственники, проводил около машины и летчик Юлиан Иванович Пионтковский: он должен был испытать ее и заботился о том, чтобы машина получилась хорошей.
Никто из нас не мог думать ни о чем другом, кроме как о нашем первенце-истребителе.
Но вот однажды, в октябре 1939 года, когда оставалось уже немного времени до срока окончания машины, мне сообщили из наркомата, что я назначен в авиационную комиссию торговой делегации, возглавляемой Иваном Федоровичем Тевосяном. Чуть ли не на следующий день я должен был выехать в Германию вместе с некоторыми другими работниками авиационной промышленности и Военно-Воздушных Сил. Цель поездки — ознакомление с авиационной техникой Германии.
Я страшно разволновался. Как же так? Взять обязательство перед правительством построить машину и оставить наше детище в такой ответственный момент? Сейчас же позвонил в Наркомат обороны и был принят наркомом Ворошиловым. Я сказал, что не могу бросить работу на завершающей стадии, пустил в ход все свое красноречие, старался убедить, что уезжать мне никак нельзя.
— Какой же вы руководитель, — заметил Климент Ефремович, — если боитесь на месяц оставить свое детище? У вас должны быть надежные помощники, которые справятся с делом не хуже вас.
Он сказал мне, что вопрос о моей поездке решен твердо, и что я успею вернуться в Москву к выпуску самолета на аэродром.
Возражать было бесполезно.
На другой же день наша делегация выехала через Прибалтику — Кенигсберг в Берлин.
Я пробыл в Германии около месяца, видел там много интересного и полезного для инженера- конструктора.
В фашистской Германии
