этажа зверь, должно быть, почувствовал, что хозяйке грозит опасность, и дёрнул поводок так сильно, что кожаная петля лопнула. Легко распахнув стеклянную створку двери, ведущей на лестницу, и ни секунды не раздумывая, куда бежать, собака в несколько прыжков достигла пятого этажа.
Дверь своей квартиры Маннер, как обычно, оставил открытой. Прежде чем он успел обернуться, собака прыгнула на него сзади и одним ударом клыков сломала ему шею. Убитый на месте Эдуард Маннер лежит на полу комнаты (рабочего кабинета?), вытянувшись во всю длину и т. д., а девушка, не шелохнувшись, смотрит на него с таким же испугом, с каким смотрела в начале сцены, до появления пса. Её лицо кажется испуганным, но это лишь игра воображения: ни одна чёрточка не выдаёт ни малейшего волнения, как и в ту минуту, когда девушка стоит перед столом из некрашеного дерева, неподвижно, прямо и т. д. и смотрит на китайца неопределённого возраста, сидящего перед ней. Разумеется, это посредник – наконец-то его удалось найти, – как две капли воды похожий на лжегосподина Чана, специалиста по экспертизам, только неизменная улыбка жителей Дальнего Востока, которая вовсе не улыбка, не сходит с его лица. Служанка вынимает из плоской сумочки, расшитой золотистым бисером, деньги, которые вручила ей леди Ава. Господин Чан быстрыми движениями пальцев пересчитывает банкноты и говорит: «Всё правильно», после чего едва уловимым жестом показывает девушке на боковую дверь, которой та не заметила. Дверь ведёт в маленькую прихожую со скошенным потолком, напоминающим крышу мансарды, что, учитывая расположение комнаты и общий план дома, абсолютно невозможно: дверь из прихожей ведёт в другую контору, похожую на первую, но без мебели и не заваленную бумагами. Именно здесь и находится молодая японка (по имени Кито) под охраной пса. Не возвращаясь назад, все трое выходят на лестничную площадку через дверь напротив той, в которую служанка – как ей кажется – вошла.
Эта дверь тоже выкрашена в коричневый цвет, у неё точно такая же стёртая и грязная деревянная ручка. Значит, маленькая прихожая находилась под лестницей, ведущей на третий этаж. И достаточно спуститься на один этаж, чтобы оказаться в крытой галерее на Куинс-роуд, в этот час совершенно безлюдной. Во всём этом есть несколько неправдоподобных моментов, и однако же, несмотря на них, всё до мельчайших подробностей происходило именно так. Дальнейшее было описано раньше.
Вновь приступаю к изложению содержания. Кито – это очевидно – предназначена для комнат третьего этажа Небесной Виллы. Через некоторое время леди Ава уступит её американцу, некоему Ральфу Джонсону, разводившему белый мак на границе Новых Территорий. Но поскольку история японки никак не связана с историей этого вечера, вряд ли стоит излагать её слишком подробно. Важно только то, что в этот день Джонсон… Как шумно там наверху, как шумно! Грохот усиливается, топот убыстряется. Старый безумный царь держит в руке окованную железом палку и стучит ею в такт своим шагам, расхаживая по длинному коридору, идущему через весь дом, из конца в конец. Кажется, я уже упоминал, что старого царя зовут Борис? Он никогда не ложится, ибо не может уснуть. Иногда только вытягивается в кресле-качалке и часами раскачивается, ударяя об пол палкой, чтобы кресло не останавливалось. Я как раз говорил о том, что в тот вечер Джонсон, случайно оказавшийся свидетелем трагической кончины Джорджа Маршата, найденного мёртвым в собственной машине в Колуне, неподалёку от пристани, куда американец прибыл несколько минут спустя, чтобы сесть на паром, идущий в Викторию, я как раз говорил о том, что Джонсон сразу же по приезде на Небесную Виллу рассказал об убийстве Маршата, которое он – как и остальные – приписывал его чрезмерной профессиональной щепетильности касательно одной торговой сделки, к которой коллеги молодого торговца относились гораздо проще. Рассказ Джонсона – столь же красочный, сколь и волнующий – произвёл, кажется, тяжёлое впечатление на молодую блондинку по имени Лаура, приятельницу хозяйки дома, а по мнению некоторых, и её ученицу, недавно обвенчавшуюся с несчастным молодым человеком. С этого дня Лаура совершенно изменила свой образ жизни, а отчасти и характер: прежде рассудительная, трудолюбивая и энергичная, она с какой-то отчаянной страстью стала искать встреч с пороком, устремилась на дно разврата. И оказалась пансионеркой роскошного дома свиданий, хозяйкой которого была леди Ава. Показывая сэру Ральфу альбом с фотографиями имеющихся в наличии девушек и дойдя до снимка, на котором её новая пансионерка стоит, одетая в традиционный чёрный корсет и сетчатые чулки, леди Ава рассказывает ему эту грустную историю.
Сэр Ральф внимательно рассматривает фотографию. Предложение его заинтересовало, но цена показалась завышенной. Однако, получив дополнительную интимную информацию и немного подумав, он соглашается. Леди Ава уверяет, что он об этом не пожалеет. Знакомство должно состояться во время вечернего приёма, который был уже многократно и во всех подробностях описан. Речь идёт о том самом сэре Ральфе, частые поездки которого из Гонконга в Кантон и обратно привлекли наконец внимание властей английской концессии. В результате он почти постоянно находился под наблюдением тайных агентов, самых низкоразрядных шпиков; недовольные вознаграждением, они весьма небрежно сообщали о его поездках только для того, чтобы пополнить таким образом свои картотеки и тем самым подчеркнуть собственную оперативность, а вовсе не для того, чтобы должным образом проинформировать о поведении вверенной их надзору подозрительной личности. Большинство осведомителей тайной английской полиции работало одновременно и на частные организации; впрочем, и здесь они служили не с большим усердием и понятием, хотя времени на расследование нищенских заказов уходило куда больше. Самые убогие среди доносчиков были подкуплены к тому же эмиссарами Тайваня и красного Китая, к числу которых, несомненно, относился и сам Джонсон. Так что распорядок его вечера, выявленный такими наблюдателями, даже не включал в себя посещение им Небесной Виллы: преступник попросту вернулся к ужину в гостиницу и больше не выходил. Этой информацией за изрядную плату снабдил их ночной портье.
В гостинице «Виктория» – отнюдь не шикарной и давно уже не модной – Джонсон занимает номер, состоящий из прихожей, гостиной, спальни, веранды и ванной. Вернулся он к себе в семь часов пятнадцать минут вечера, убедился, что еженедельный обыск его письменного стола и гардероба был произведён с обычной небрежностью, и направился в ванную принять душ. Письма, которые пришли к нему из Макао во второй половине дня, не содержали ничего заслуживающего внимания. При этом Джонсон, конечно, прекрасно понимает, что не может получить по почте ни одного важного сообщения, ибо его корреспонденцию просматривают. Переодеваясь (он выбрал лёгкий летний костюм из белого поплина), Джонсон правит на ходу рекламный текст, который сразу же по прочтении должен отослать. Надевать в такую жару шёлковую рубашку и тяжёлый смокинг у него нет ни малейшего желания, и потому он решает отказаться от приглашения на приём у леди Бергман. Ещё раз прочитывает напечатанную типографским способом карточку, где упоминаются «коктейль и танцы», и приписанные от руки (для определённой части гостей) слова «в одиннадцать часов театральное представление», разрывает её пополам и бросает в корзину для мусора. Завтра он позвонит и извинится – сошлётся на мигрень. За ужином, заказав мясо и тушёные овощи, в просторном и почти безлюдном ресторане сэр Ральф просматривает «Hong-Kong Evening» и случайно наталкивается на сообщение о смерти Эдуарда Маннера.
Это крохотная заметка в следующем роде: «Нам только что сообщили о смерти Эдуарда Маннера, погибшего в результате несчастного случая и т. д. …» Разумеется, ни малейшего намёка на Кито. Тем не менее, необходимо вернуться к отношениям, связывающим Джонсона и маленькую японку. Для своих личных удовольствий американец использовал её крайне редко, поскольку – как об этом уже говорилось – его чувства находили самое полное удовлетворение в другом месте; девушка служила ему лишь помощницей, второстепенным персонажем в тех композициях, где первую, наиболее приятную для него роль играла Лаура. Кито в то время жила на вилле как пансионерка, потом Джонсон забрал её, но совершенно для других целей – испытывать на ней всевозможные зелья, источник своего будущего богатства, в котором он не сомневался. (Его текущие доходы, приносимые процветающими предприятиями в Макао и Кантоне, были довольно скромными.) Уместно заметить, что на плантациях ядовитых растений, которые он приобрёл у самой границы, разводили не только мак, коноплю и эритроксиль. По сути дела, Джонсон поставлял в китайские кварталы всего мира, от Индийского океана до Сан-Франциско, всевозможные лекарства, яды, омолаживающие настойки, любовно-стимулирующие эликсиры, действия которых – красочно описанные в иллюстрированных проспектах и рекламах журналов, популярных среди читателей особого рода, – являли собой не только плод буйной фантазии поставщика. Его последней находкой, которой суждено было затмить славу всемирно известного «Тигрового бальзама», стал препарат, для приготовления которого необходимо было знать не только травы, но и магию. Рецепт этого препарата Джонсон обнаружил в недавно переизданном алхимическом трактате эпохи Чу. Но сам он не был ни магом, ни фармацевтом, ни ботаником – разве что обладал кое-какой коммерческой хваткой и использовал её в ущерб своим же партнёрам. Так, например, в одной из многочисленных фирм, которые он основывал при малейшей возможности,
