3
Вот как они нас представляли и представляют по сей день. Тон многотомному докладу сенатской комиссии Ф. Черча, расследовавшей в 1975 – 1976 годах деятельность разведывательного сообщества в США, задает вводная глава к этому официальному отчету. В ней сказано:
«Вторая мировая война ознаменовала поражение одного типа тоталитаризма. Но быстро вырос другой вызов тоталитаризма. Советский Союз, главный союзник США в войне, стал главным противником США в мире. Мощь нацизма лежала в руинах, но мощь коммунизма мобилизовывалась… Офицеры американской военной разведки одни из первых усмотрели изменение обстановки. Почти сразу после взятия Берлина Красной Армией американская разведка постаралась определить цели Советов. Офицер разведки Гарри Розицкий, впоследствии глава управления по делам СССР ЦРУ, был послан на „джипе“ в Берлин… Он так описывал в показаниях комиссии (31 октября 1975 г.) свои впечатления: „Мы въехали в пригороды Берлина и кричали: „Американцы!“, русские горячо приветствовали нас. На автостраде, а я хорошо знал Германию до войны, нам бросилась в глаза колонна немцев моложе 16 и старше 60 лет, которых гнали на восток монголоидные солдаты ростом в 140 – 150 сантиметров в лаптях… Мы пробирались через руины Берлина, по большей части движение было односторонним, стараясь выяснить род оружия на погонах каждого встречного солдата… Насмотревшись вдоволь, а все мы трое очень нервничали, мы ринулись прямо из Берлина в английскую зону. Когда мы добрались туда, то очень развеселились, почувствовали облегчение, ибо целых 36 часов были в другом мире. Первое, что мне пришло тогда на ум, – Россия идет на запад“ [32].
Не было этого – не «гоняли» советские солдаты немецких мальчишек и старцев на восток и не могли взять логово фашистского зверя – Берлин недомерки, да еще «в лаптях», не обозначали на фронтовых погонах номеров частей и не «шла Россия на запад». Все врал паршивец в мундире офицера американской разведки своему начальству тогда, а спустя тридцать лет – стариком – сенаторам. Он представил полуторасуточное пребывание в Берлине как некий «подвиг». А его вместе с двумя такими же подонками наверняка сердечно приветствовали советские воины. Как союзников, не ведая в радости победы, что к ним прикатила паскудная компания глуповатых шпионов [33].
Какой спрос с молодого, хотя и подававшего надежды, прохвоста Г. Розицкого? А генерал Д. Паттон, прославленный в США герой той войны, – ему, казалось, надлежало быть серьезнее. Куда там! Он открыл, что русские – «вырождающаяся раса монгольских дикарей», каждый из нас и все мы вместе «сукины сыны, варвары и запойные пьяницы» [34]. Вот так, и не иначе!
Что касается высшего командования американских вооруженных сил, то оно определило Советский Союз потенциальным «врагом» задолго до окончания второй мировой войны. Исходной посылкой замечательного заключения на первых порах были отнюдь не умозрительные соображения, а факторы, поддававшиеся количественному учету, – какое государство окажется, помимо США, наиболее сильным в послевоенном мире. Таковым мог быть и оказался только и исключительно Советский Союз, следовательно, вот он, «враг»! Параметры врага определялись, следовательно, не его намерениями, а физическими возможностями великой державы – Советского Союза – вести войну. Бескрылый профессионализм (с политической точки зрения явный кретинизм) не мог не укрепить решительным образом антикоммунизм как идеологию, придав ему, во всяком случае, осязаемость в глазах официального Вашингтона.
Все это шло рука об руку с разработкой в американских штабах новой военной доктрины, основные контуры которой прояснились довольно рано. Уже в 1943 году, рассуждая о послевоенных проблемах, заместитель военно-морского министра Д. Форрестол публично учил: «Понятия „безопасность“ больше не существует, и вычеркнем это слово из нашего лексикона. Запишем в школьные учебники аксиому – мощь подобна богатству: либо используют ее, либо утрачивают» [35]. Тем временем исследовалось соотношение сил между США и СССР. Перед лицом побед Советских Вооруженных Сил комитет начальников штабов США пришел к реалистическим выводам относительно последствий вооруженного конфликта между нашими странами. Они были сформулированы в серии рекомендаций, представленных комитетом правительству, начиная со второй половины 1943 года, то есть после Сталинграда и Курска. Вероятно, самыми поучительными среди них были рекомендации, направленные 3 августа 1944 года государственному секретарю К. Хэллу, недвусмысленно предупреждавшие правительство против взлетов в политическую стратосферу без учета реальных возможностей США:
«Успешное завершение воины против наших нынешних врагов приведет к глубоким изменениям соответственной военной мощи в мире, которые можно сравнить за последние 1500 лет только с падением Рима. Это имеет кардинальное значение для последующих международных урегулирований и всех обсуждений, касающихся их. Помимо устранения Германии и Японии как военных держав, изменения соответственной экономической мощи главных государств, технические и материальные факторы значительно способствовали многим изменениям. Среди них: развитие авиации, общая механизация вооруженной борьбы и заметный сдвиг в военном потенциале великих держав.
После поражения Японии первоклассными военными державами останутся только Соединенные Штаты и Советский Союз. В каждом случае это объясняется сочетанием их географического положения, размеров и громадного военного потенциала. Хотя США могут перебросить свою военную мощь во многие отдаленные районы мира, тем не менее относительная мощь и географическое положение этих двух держав исключают возможность нанесения военного поражения одной из них другой, даже если на одной из сторон выступит Британская империя» [36].
Американские высшие штабы своевременно поняли и оценили происходившее тогда: исполинские победы Советского Союза привели к созданию военного равновесия в силах между СССР и США, а в широком плане между социализмом и капитализмом. Здесь коренятся истоки всего послевоенного развития международных отношений. Если Великий Октябрь был прорывом в цепи капитализма, то победа СССР в Великой Отечественной войне создала равновесие в силах между социализмом и капитализмом. Обратить вспять, опрокинуть сложившееся в результате советских побед соотношение сил – в этом усматривал свою генеральную задачу Вашингтон.
Американские военные, мыслившие привычными категориями голой силы, стали приискивать надлежащие средства для удара по «врагу», то есть Советскому Союзу. Философским камнем при решении проблемы, представлявшейся неразрешимой в рекомендациях, относящихся к 1943-1944 годам, явилось атомное оружие. Еще до его испытания и использования в высших советах Вашингтона обозначилось согласие, что угроза атомной бомбы, зашифрованной под кодовым названием S-1, заставит СССР «либерализовать» свой строй и отказаться от плодов победы в Европе. Военный министр Г. Стимсон, по крайней мере, вынес такое впечатление от бесед с Ф. Рузвельтом. В одной из записей Стимсона после встречи с Рузвельтом значится: «Необходимость ввести Россию органически в лоно христианской цивилизации… Возможное использование S-1 для достижения этого…» [37] . Учитывая крайнюю секретность всего связанного с атомной бомбой, Стимсон по необходимости был краток в записях – отточия и сокращения документа.
После сожжения атомными бомбами Хиросимы и Нагасаки и еще до капитуляции Японии комитет начальников штабов США приступил к разработке планов новой войны. Они были зафиксированы в директивах 1496/2 «Основа формулирования военной политики» и 1518 «Стратегическая концепция и план использования вооруженных сил США», утвержденных комитетом начальников штабов соответственно 18 сентября и 9 октября 1945 года. Тогда вся эта документация была строго засекречена, в наши дни для некоторых американских исследователей открыт к ней ограниченный доступ.
