немцы за игнорирование этого ключевого совета Клаузевица» [246] .
Деятельность «диссидентов» в современных условиях – явная попытка исправить промахи врагов нашей страны, приглашение проводить самый жесткий курс претив Советского Союза. Солженицын и иные – грязные провокаторы, готовые способствовать даже развязыванию войны ради достижения своих бредовых антикоммунистических целей. Конечно, эти люди замахнулись на недостижимое, однако своим подстрекательством, клеветой на Советское государство они осложняют международную обстановку, подрывают упрочение мира во всем мире, ибо дают повод для проведения все новых антисоветских кампаний. Другими словами, они дают фиговый листок для прикрытия замыслов самых агрессивных кругов международной реакции».
Написал я это, повторяю, около десяти лет тому назад. Еще раз повторяю – в этой статье не убавлено, не прибавлено ни одного слова или знака препинания – она выдержала проверку временем, дальнейшие события полностью подтвердили ее правоту. Взять хотя бы фантастическое наращивание военных расходов Соединенными Штатами и их союзниками по НАТО. То, о чем я писал тогда, – курс на «изматывание» Советского Союза рационализировался в самых общих терминах. Откуда я мог знать, как именно в год опубликования этой статьи – 1974-й – формулировалась эта политика за стенами Белого дома. На совещании Никсона с лидерами конгресса он, дав обзор отношений с СССР, подчеркнул:
«– Мы вполне в состоянии пустить русских по миру с голым задом.
– Куда пустить? – осведомился тугой на ухо сенатор Стеннис.
– С голым задом! С голым задом! – заорал президент. Смешки.
– Поэтому, Джон, валяй, ты должен ассигновать все больше денег на вооружение в своем комитете» [247].
В таких выражениях в Белом доме раскрывалось намерение США разорить нас на путях гонки вооружений. Времена изменились за это время разве в том, что политика «наматывания» теперь – кредо Белого дома. Об этом в США ныне твердят на каждом шагу как об альфе и омеге американской политики в отношении Советского Союза. Конечно, без словесных излишеств Никсона…
Теперь что написали мои коллеги А. Ефремов и А. Петров в «Комсомольской правде» 15 февраля 1980 года:
«Цезарь не состоялся.
Я в последние годы, к сожалению, не был удовлетворен своей производительностью в области научной работы… Для физика-теоретика я очень стар. 1974 г.
Я полностью осознаю свою некомпетентность в сложных вопросах общественной жизни. 1975 г.
Я давным-давно не был в кино. Я читаю очень мало. У меня нет ни времени, ни сил для этого. Изредка на сон грядущий я читаю детективные романы на английском языке. 1977 г.
Я с величайшим трудом несу бремя всемирной славы. 1977 г.
Этот эпиграф, в сущности, эпитафия, произнесенная в последние годы Сахаровым по академику А. Д. Сахарову. Все в прошлом. Настоящая жизнь ушла со всеми ее реальными заботами и свершениями. И, как могильная плита, лежит на нем «бремя всемирной славы» – известность на Западе за содеянное после того, как оборвался путь ученого.
К сожалению, конец логичен. Путь, приведший к общественному и интеллектуальному краху, начался в пресловутой башне из слоновой кости, башне, в которой он замкнулся от большой жизни своей страны. Детство и юность Сахарова – благополучного сына почтенного профессора математики – пали на двадцатые и тридцатые годы. Родителей, конечно, не выбирают, но семьи выбирают свой путь – в те бурные десятилетия семья профессора плотно закапсулировалась. От старого мира Сахарову-подростку достались немка-гувернантка и вздохи об утраченном буржуазном достатке.
Ему представлялось, что выбранная профессия – физика и математика – надежно оградит от немилой действительности. Поначалу расчет вроде бы оправдался, буря Великой Отечественной стороной обошла Сахарова, которому исполнилось 20 лет в 1941 году, том году, в котором оборвались бесчисленные жизни его сверстников. Как бы то ни было, он внес личный вклад в те годы – завершил образование в МГУ и приступил к научной работе.
Она протекала успешно в коллективе талантливых советских физиков, среди которых Сахаров занял немаловажное место. Вместе с коллегами он был отмечен советскими правительственными наградами, его достижения были щедро признаны. Много лет спустя на Западе была создана легенда о Сахарове- сверхученом. Легенда вызвала немалое удивление среди работавших с ним. С их мнением, по причинам, о которых мы расскажем далее, он не мог не считаться, а посему выдавил из себя: «В западной печати меня часто называют „отцом водородной бомбы“. Эта характеристика в высшей степени неверно отражает истинные (и сложные) обстоятельства коллективного изобретения, но об этом я подробно говорить не буду».
Гигантская мощь термоядерного оружия общеизвестна, она глубоко поразила Сахарова, создав у него определенный синдром (навязчивую идею). В известной мере синдром Сахарова схож с «синдромом инженера Гарина» (вспомним роман А. Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина»). Он как-то не мог провести грань между своим участием в изобретении и желанием единоличного обладания ядерной бомбой. Вероятно, здесь и заложена первопричина процесса, погубившего физика-теоретика и породившего того Сахарова, каким он теперь известен. Впрочем, скажем его словами: «Были созданы средства тотального разрушения, способные потенциально уничтожить человеческую цивилизацию. Но я заметил, что рычаги контроля находились в руках других». Сам Сахаров, по всей видимости, считал, что в награду за разработку ядерного оружия государство должно вручить ему те самые «рычаги контроля». В каких целях? Об этом он поведал в брошюре в 1968 году.
Далеко не скромным предприятием была эта брошюра под внешне невинным названием «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Это была заявка на лидерство, манифест воинствующей «технократии». Ей Сахаров предлагал вручить всю власть над человечеством, обещая к 2000 году создать «мировое правительство». Не так уж трудно сделать вывод, что за собой автор блистательной идеи резервировал надлежащее место, быть может, даже вселенского Цезаря. Напрочь забросив научные занятия, последующие пять лет Сахаров посвятил все свое время без остатка попытке сколотить могучую коалицию в свою поддержку. Поначалу он предполагал, что коллеги, следуя его примеру, оставят науку и выстроятся за ним. Отсюда отмеченная выше сдержанность в оценке своего вклада в фундаментальные исследования при необъятных претензиях на власть. Уже по тактическим соображениям ловцу душ надлежало быть скромным…
Получился конфуз. Ученые, а некоторым за эти пять лет он порядком досаждал, не выразили желания
