Солженицына, — но я про них ничего не знаю. Маленькая страна, слабый пиар. Ни одной Нобелевской премии, не то что у вас.
Она скинула кофточку и осталась в одном кружевном лифчике.
— Послушай, у тебя есть зеркало?
Немного смущаясь, Глеб открыл шкаф. На пол вывалились рубашки и старые свитера. Хаос в моем багаже. Снежана некоторое время постояла, раскачиваясь, перед дверцей и, видимо, оставшись довольна, села на пол.
— Гантели, — сказала она, заглядывая в шкаф. — Ты спортом занимаешься?
— Ну, не так чтобы очень, — ответил Глеб. Гантелями он пользовался еще реже, чем книгами: последний раз пытался делать зарядку лет пять назад.
— У меня был прекрасный проект инсталляции 'ОМ и гири'. Номер журнала ОМ, придавленный гирей. Посвящается Пелевину, понимаешь?
Глеб кивнул и сел рядом со Снежаной. Чтобы не чувствовать себя полным идиотом, приобнял ее и поцеловал в шею. Впрочем, от этого ощущение, будто в происходящем он вовсе не участвует, лишь усилилось.
— А это обязательно? — строго спросила Снежана.
— Нет, — честно ответил Глеб.
Тогда Снежана опрокинулась к нему на колени, подставив губы для поцелуя. Почти сразу засунула язык ему в рот, но и целовалась она так же отстраненно как рассказывала о своей мачехе. Она все равно была где-то далеко, может — в своем Сан-Франциско, своей Софии или Москве десятилетней давности, где девушки теряли девственность под песни про Ленина. Внезапно он подумал, что, может быть, не только его, но и Снежану время от времени мучит чувство своей ненужности этому миру и все, что она делает — лишь неуклюжая попытка это чувство побороть. Возможно, Снежана надеется, что пока они целуются, она существует.
Кончив целоваться, она поднялась и расстегнула юбку.
— Можешь пододвинуть к зеркалу диван? — спросила она.
— Наверное, — пожал плечами Глеб и, не удержавшись, добавил: — А это обязательно?
Снежана повесила юбку и лифчик на спинку стула и, глядя на компьютер, спросила:
— А у тебя есть CD-ROM?
— Да, — недоуменно ответил Глеб.
— А музыку на нем можно слушать?
— Вполне. Вот колонки.
— Тогда давай поставим, — как была в одних чулках, она ушла в прихожую и вернулась с диском. — А потом ты доставишь мне оральное удовольствие.
Это тоже из Тарантино, догадался Глеб. Или из Пелевина.
Занимаясь любовью со Снежаной Глеб все время думал, что Таня назвала бы этот секс «интересным». У нее имелось несколько градаций для секса — и поскольку до Глеба у нее было пара десятков любовников, он выслушал пару десятков историй с выставленной оценкой. Секс мог быть «феерическим», 'жестким', «скучным», 'плохим' или «интересным». Так вот, секс со Снежаной был именно интересным: она все время придумывала что-то новое — не столько в области акробатики или любовной топологии, сколько в том, что и как делала. В отличие от всех женщин, которых знал Глеб, — их, впрочем, было не так уж много — она все время болтала, какую-то ерунду, не то Глебу, не то себе самой. Он хорошо запомнил, как лежал на спине, а она подпрыгивала на нем, глядя в зеркало на свое отражение и повторяя в такт движениям колышащейся груди 'Zed's dead, baby, Zed's dead'. Когда он кончил первый раз, она прошептала ему на ухо все так же спокойно: 'I love you, Honey Bunny', — и он подумал, что несколько лет в Америке не прошли даром: английский навсегда остался для Снежаны языком секса.
Он лежал на спине, а Снежана, лениво перебирала пальцами теребила его член.
— Ты знаешь, — сказала она, — Я думаю, глиняный пулемет — это хуй. Потому что когда его направляешь… ну, все исчезает. Особенно когда он стреляет.
Она засмеялась, а Глеб не стал спрашивать, что такое глиняный пулемет.
— Смешно, что по-болгарски «хуй» так и будет 'хуй', — сказала Снежана. — А оргазм так и будет «оргазм». У меня в Калифорнии, — добавила она, — был приятель-вьетнамец. Так он говорил, что во вьетнамском нет слова для женского оргазма. Потому что это не тема для беседы. Впрочем, мужской оргазм, кажется, тоже.
Внезапно Снежана вскочила и сделала музыку погромче:
— О! Вот оно, — крикнула она. Став на четвереньки, лицом к зеркалу, она приказала Глебу: — А теперь трахни меня в жопу.
Он несколько смутился, не припоминая, чтобы его когда-нибудь просили об анальном сексе в такой форме.
— Давай быстрей, — в нетерпении крикнула Снежана, — а то трек кончится, а мы не успеем.
Глеб пристроился сзади и начал медленно и сосредоточенно раскачиваться, стараясь попасть в такт музыке, совершенно не пригодной, с его точки зрения, для занятий любовью.
— По-моему, — тяжело дыша говорила Снежана, — сейчас вообще можно слушать только саундтреки. Вся остальная музыка просто сосет. — Глеб задвигался сильней и, обернувшись через плечо, она спросила: — А мог ли ты подумать, когда встретил меня в прихожей на Хрустальном, что через неделю будешь ебать в задницу, как Марселуса Уоллеса?
— Мне нравится твоя задница, — ответил Глеб, и Снежана, удовлетворенно глядя в зеркало, кивнула:
— Мне тоже.
Рассветало, когда Снежана его разбудила. Уже одета, даже накрашена — точно так же, как накануне вечером.
— Вызови мне такси, — сказала она.
Глеб поплелся к телефону, пытаясь вспомнить, как вызывают такси, но Снежана, взяв ручку, написала ему номер на полях вчерашней газеты. А рядом — несколько букв и цифр.
— Это пароль, — пояснила она.
— Для чего? — спросил Глеб.
— Хрусталь, — сказала она, — экс-пи-уай-си-ти-эй-эл. IRCшный канал. А пароль — чтобы я тебя узнала, когда придешь.
И рядом с паролем написала: #xpyctal.
Глеб сонно кивнул, не задавая вопросов. Глядя в окно, сказал:
— Ночь же еще, ты куда?
— Сила ночи, сила дня — одинакова хуйня, — загадочно ответила Снежана и, не поцеловав его, ушла, сказав на прощанье: — Я, может, еще зайду.
Заперев дверь, Глеб подвинул кровать на привычное место и задумчиво уставился в зеркало. Что-то было не так этой ночью. Он, собственно, так и не понял, чем же они занимались. Что ни говори, это не было похоже ни на один сексуальный акт в его жизни. Может, он что-то сделал не так? Может, она просто не кончила или чем-то осталась недовольна? Да нет, прощалась вполне нормально, даже обещала снова зайти. Наверное, надо будет позвонить, узнать, как добралась.
Он улегся и понюхал подушку, где лежала Снежанина голова. Глеб не ощутил никакого запаха, да и тепла простыни не сохранили, словно Снежаны здесь и не было. Глеб уже начал засыпать, когда зазвонил телефон.
'Сама позвонила', — подумал Глеб, снимая трубку. Но ошибся.
— Ты один? — спросил хорошо знакомый голос, который Глеб никак не ожидал услышать в шесть утра. — Тогда я к тебе сейчас приеду.
Это был Абрамов.
— Конечно, — ответил Глеб. — А что случилось?
Последний раз они виделись на дне рождения Емели, а до того — вообще года два назад.
— У меня чудовищные неприятности, — ответил Абрамов. — Кто-то кинул меня на бабки и подставил на большие деньги. — И после паузы прибавил: — Прости, что вламываюсь. Но у тебя меня точно не будут
