— Простите, что отрываю вас от дочери. Я постараюсь быть краткой. Пожалуйста, расскажите мне о Кейт Купер.
Сесилия присела на самый краешек, словно готовясь уйти в любую секунду без предупреждения.
— Кейт Купер. Я мало ее знаю. Да никогда и не хотела знать. В этой женщине есть какая-то горечь и ненависть, но мужчины почему-то этого не видят. Они считают ее страстной, но она только использует их. Покоряет мужские сердца, а сама всех ненавидит.
— Можете описать, как она выглядит?
— Высокая. Длинные руки и ноги. Светло-каштановые волосы, карие глаза, решительный подбородок, огромный рот — как у пиявки.
— Женщина, напавшая на Джаспера, была довольно сильной.
— Она тоже сильная. И руки у нее не по-женски велики. Поэтому однажды я и обратила на них внимание и тогда же заметила, что ложку она держит в левой руке. Дьявольская отметина.
— Она левша? — Люси вспомнила раны Джаспера: сломанная рука, нога — все только в правой половине, в которую вцепился бы левша, если бы стоял к мальчику лицом. — Вы уверены?
Темные глаза смотрели холодно и неподвижно.
— А зачем бы иначе я говорила? Почему вы думаете, что она имеет отношение к убийству?
— Так думает Оуэн.
— А-а. — Взгляд слегка смягчился. — Ваш муж проницательнее большинства мужчин.
— Вот уж чего я никак не подозревала, когда впервые увидела его.
— В самом деле? — В голосе прозвучал интерес. — А как вы познакомились?
Будь что будет. Люси поняла, как расспросы Сесилии могут привести ее именно к тому, зачем она сюда пришла.
— Оуэн приехал в Йорк, чтобы расследовать две смерти, случившиеся в аббатстве Святой Марии. Отравление ядом. Сначала он флиртовал со мной, потом решил, что, возможно, я и есть отравительница. Одно время он даже думал, что я потихоньку травила собственного мужа, чтобы заставить его молчать. Сейчас он точно так же подозревает вас в отравлении вашего мужа. — Люси с интересом наблюдала, как Сесилия Ридли побледнела. — Вы и сейчас считаете, что Оуэн проницательнее большинства мужчин?
Сесилия поднесла руку к сердцу.
— Он подозревает меня в отравлении Гилберта?
— Ему не нравится так думать, но он чувствует, что вы о чем-то умалчиваете.
— Он полагает, что я на такое способна? — прошептала Сесилия.
— Я знаю, что вы сейчас чувствуете. Помню, как сама пришла в ярость от его подозрений. — Люси помолчала. Ей нелегко было говорить об этом. Тогда она напомнила себе о Джаспере. — Видите ли, я и без того терзалась чувством вины. Я понимала, что никогда не смогу объяснить эти чувства Оуэну.
Сесилия смахнула с юбки невидимую пылинку.
— Что вы имеете в виду?
— Мой муж Николас отравил одного человека. Когда я об этом узнала, я его возненавидела и за это преступление, и за те подробности, которые выяснила о нашем браке. Мне хотелось причинить ему боль. И я это сделала, но не тем способом, о котором думал Оуэн.
Сесилия Ридли, затаив дыхание, не сводила с нее глаз.
— Как же вы причинили ему боль?
Люси склонила голову, пряча слезы. Она понимала, что нельзя выглядеть слабой в глазах этой женщины. Она подошла к тому, что труднее всего было выразить вслух.
— Я заставила его страдать самым страшным образом. Умирая, он просил у меня о прощении. Я ему отказала.
В комнате сгустилась тьма, как в обычный зимний вечер. Вошла молодая монахиня, зажгла несколько ламп и снова удалилась шаркающим шагом.
Сесилия Ридли поднялась, подошла к маленькому окошку, взглянула на темный сад. Не поворачиваясь к Люси, она сказала:
— Не пойму, зачем вы все это мне рассказываете. Неужели Оуэн все это придумал, чтобы поймать меня?
— Нет. Я делаю это ради себя. Исповедь тут не поможет. Я пыталась. Сама не могу объяснить. Я хочу, чтобы вы знали: я возненавидела мужчину, которого прежде любила и который был добр ко мне, и в минуту ненависти я его наказала. О чем теперь горько жалею. Но ничего нельзя изменить. Никогда. Я стою у его могилы на коленях и молю о прощении.
Сесилия повернулась к Люси лицом.
— Оуэн не понимает, — пожаловалась Люси.
— Да и как ему понять? — Сесилия вновь опустилась на скамью рядом с Люси. — Но вы ведь любите Оуэна?
Люси кивнула.
— Не представляю себе жизни без него.
— Этот брак не похож на первый?
— Ничего общего.
— Как так?
Люси заерзала под ее пытливым взглядом, но знала, что раз начала, то нужно довести дело до конца.
— Я любила Николаса, но по-другому. Он был для меня утешением. Моя любовь к Оуэну — более темное чувство. Более безрассудное. Пугающее.
Сесилия опустила взгляд на руки, крепко сцепленные у нее на коленях. Люси уже забеспокоилась, не сказала ли она лишнее, но тут же вновь поймала на себе взгляд темных глаз.
— То, как вы любите Оуэна, очень похоже на мою любовь к Уиллу Краунсу, — сдавленно произнесла Сесилия. — Я была готова пойти на что угодно, лишь бы сохранить его любовь. Когда я узнала, что он мертв, то решила, что жизнь моя кончена. Мне хотелось наказать каждого, кто продолжал жить. А затем мне захотелось умереть. Я присматривалась к Гилберту. Он вдруг стал скрытным. Нервным. Ни с того ни с сего начал проявлять заботу обо мне и детях. Тогда я припомнила кое-какие факты. Перед самым отъездом Гилберта в Йорк на праздник Тела Христова мы с ним поссорились. Он знал, что произошло между Уиллом и мной. Знал давно. А тогда он заявил мне, что все должно прекратиться, раз он теперь дома. Я ведь его жена. Припомнив ту ссору, я решила, что Гилберт убил Уилла, для этого и ездил в Йорк. В ту минуту я возненавидела Гилберта. Мне захотелось, чтобы он страдал, чтобы испытал ту же боль, которая поселилась в моей душе после смерти Уилла. — Она дотронулась до руки Люси. — Я никогда не хотела убивать Гилберта, мне нужно было только заставить его страдать.
Огонь в глазах Сесилии испугал Люси. Значит, это правда, и миссис Ридли действительно заставила мужа страдать так долго, так мучительно, чтобы он познал ее собственную боль. Люси вздрогнула.
Темные глаза заволокло слезами.
— Если бы только можно было все вернуть назад. Гилберт изменился. Стал очень похож на Уилла, такой же внимательный, нежный. Я говорила себе, что страдания очистили его душу. — Сесилия всхлипнула. — Я исчадие ада. Гилберт ни в чем не был виноват. Гореть мне в аду целую вечность. — Она закрыла лицо руками и тихо заплакала.
Люси придвинулась поближе к Сесилии и обняла ее.
— Как ужасно, должно быть, вы себя чувствовали, когда Оуэн привез известие о смерти Гилберта.
— Я подумала, что Господь забрал его к себе, чтобы наказать меня.
— Наказать вас?
Сесилия взглянула на нее, вытирая глаза.
— Мне никогда не вымолить у Гилберта прощения.
Люси показалось, что она смотрит в глаза своей собственной боли.
Они долго сидели, ничего не говоря. Затем появилась настоятельница, принесла вина. Увидев заплаканные лица, матушка Изабель на секунду оторопела.
— Время вечерней трапезы. Присоединитесь к нам, миссис Уилтон?
