дорожке к дому, не забывая при этом бросать пытливые взгляды направо-налево и издавать возгласы восхищения, интенсивность которых по мере моего приближения к крыльцу неуклонно возрастала.
— Красота-то какая! — воскликнула я, остановившись возле роскошного куста цветущего жасмина. От сладкого запаха голова моя приятно закружилась, а горькие горести хоть и временно, но отошли на второй план. Туда же отошел и вероломный мужчина моих несбывшихся снов.
А Нинон, довольная впечатлением, которое на меня произвели ее угодья, распахнула передо мной дверь белоснежного коттеджа. Я переступила порог и принялась восхищаться с новой силой, причем без всякого притворства. Тут было все, к чему нормальные люди стремятся всю жизнь: просторная гостиная в стиле кантри с камином, плетеными креслами и деревянной лестницей, ведущей в мансарду, где располагались три уютные светелки.
— Это моя спальня, — объявила Нинон, открывая первую дверь, за которой я успела рассмотреть кровать, покрытую кремовым покрывалом и еще чем-то белоснежно-кисейным.
— Здесь Генкин кабинет, — коротко бросила она, толкнув следующую дверь, и я увидела небольшую комнату с книжными полками вдоль стен, кожаным диваном и письменным столом у окна. — А здесь будешь жить ты. — С этими словами она распахнула третью дверь.
Я стала тихо млеть, потому что комната, которую Нинон щедро мне отводила, превзошла самые смелые мои ожидания. Именно в таких комнатах и следует проводить время на лоне природы, сразу решила я. Вся обшитая деревом, она была похожа на старинную шкатулку для трав и благовоний. Это сходство удачно усугубляли развешанные на стенах искусные букеты из сухих цветов. Из мебели в комнате-шкатулке была только софа, застеленная пледом коричневато-желтых тонов, да кресло-качалка в углу.
— Нинон, у меня просто нет слов… — прошептала я восторженно, отчетливо понимая, что лучшего места для комфортного зализывания ран мне не найти.
— Тогда даю тебе десять минут на обживание, а потом быстро вниз — будешь помогать мне накрывать на стол, — приказала Нинон и шмыгнула за дверь.
Оставшись одна, я прошлась по комнате, все еще не веря собственным глазам, потом немного посидела на софе и на низком подоконнике. Полюбовалась видом — а из окна моей светелки хорошо просматривался дом и дачный участок банкира и его скандальной жены, благодаря обилию зелени выглядевший чрезвычайно эстетично, распахнула створку, втянула в хилые городские легкие чистого озоново-жасминного настоя, потянулась и почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Стоит ли уточнять, что на фоне всех этих несказанных красот и без того изрядно потускневший образ моего коварного возлюбленного побледнел и вылинял окончательно и бесповоротно, и я уже предвкушала, как спустя две недели легко и безболезненно отряхну со своих ног прах несбывшихся надежд, чтобы с новыми силами включиться в борьбу за новое счастье.
— Ну, скоро ты там? — окликнула меня снизу Нинон. — Пора уже отметить встречу!
Я тихо засмеялась, встряхнула волосами, швырнула сумку на кресло-качалку и беззаботно сбежала по лестнице в гостиную.
Нинон уже накрывала стол на террасе. Свежий ветерок осторожно шевелил уголки накрахмаленной скатерти, в керамической вазе дремали желтые примулы, в бокалах из чешского стекла играло солнце, а Нинон управлялась с бутылкой шампанского, обернутой вафельным полотенцем.
Потом мы выпили, и нам дружно похорошело. Мы предались воспоминаниям юности и не заметили, как время до вечера прошло. Нинон в задушевных тонах поведала мне о том, что у нее приключилось с Генкой, который, как выяснилось, нашел себе другую, я в двух словах изложила историю своего скоропалительного замужества, в трех — поруганную накануне «лав стори», не особенно налегая на детали. Зачем распространяться о том, что отныне в далеком прошлом? Ну был такой мужчина моих снов, да весь вышел.
Так как шампанское мы прикончили довольно быстро, Нинон сбегала в дом и притащила бутылку клюквенной настойки, на которую мы налегли с не меньшим энтузиазмом. В результате к концу застолья я была готова настолько, что едва ворочала языком, в то время как Нинон оставалась вполне себе бодрой. Я уже дремала с открытыми глазами, когда она, поморщившись, обернулась, посмотрела вдаль и заметила:
— Надо же, Остроглазовы пожаловали. Чего это они среди недели?
Я тоже встрепенулась и бросила взгляд в сторону соседнего дачного участка, у ограды которого остановилась светлая иномарка, а из нее выскочила высокая худощавая особа женского пола и нервно застучала каблучками по дорожке, выложенной плиткой. Лица ее я не рассмотрела, но, что называется, шкурой уловила исходящие от нее флюиды молчаливого раздражения. Женщина уже скрылась за обильными зелеными насаждениями, когда из иномарки вывалился высокий крепыш в джинсовом костюме. Наверное, это был банкир, угнетенный семейными скандалами. Он распахнул ворота, снова нырнул в машину, загнал ее во двор, после чего тоже пропал из виду.
Нинон недоуменно пожала плечами:
— Странно, с чего бы им приезжать? Обычно они здесь бывают только в выходные.
В ответ я бессильно уронила голову на стол.
— Ой, Женька, — прозрела Нинон, — да ты же совсем спишь, надо же, какая ты слабачка.
— Это меня от свежего воздуха развезло, — виновато прогнусавила я. В действительности меня развезло от клюквенной настойки и того обстоятельства, что предыдущую ночь я почти не спала, все оплакивала порушенную любовь.
— Иди-ка ты отдыхай, — по-дружески посоветовала мне Нинон и проводила меня наверх в мою комнату-шкатулку, где я сразу же рухнула на софу и забылась крепким сном.
— …Ах ты, старый козел! — заорал кто-то буквально над моим ухом. Потом что-то громко хлопнуло.
Я подняла голову с подушки и огляделась, вернее, попыталась оглядеться, потому что вокруг была полная темнота. Потерла раскалившийся лоб, ощутила сухость во рту и с запозданием сообразила, где я нахожусь: у Нинон на даче. Но кто кричал таким противным голосом? Ни за что не поверю, чтобы он мне приснился.
Я слезла с софы и подошла к окну, за которым шуршала листва. Взглянула вниз, увидела банкирский двор, освещенный дом, светлую иномарку под окнами. Душераздирающих криков больше не было, но успокоиться я уже не могла. А если прибавить к этому, что меня мучила жесточайшая похмельная жажда… В общем, я вышла из своей светелки и жалобно позвала:
— Нинон! Нинон!
Та отозвалась не вдруг. Сначала за ее дверью протяжно скрипнула кровать, потом раздался недовольный вздох, и наконец Нинон в белой ночной сорочке высунулась на лестницу:
— Чего тебе?
Я сконфуженно откашлялась:
— Ты разве не слышала, кто-то кричал?
— Кричал? — невозмутимо отозвалась она. — Значит, опять Остроглазовы ругаются, спи!
— Мне пить охота, — призналась я.
— Ах вот в чем дело. Ладно, пошли вместе, а то еще грохнешься с лестницы. — Сама Нинон, несмотря на темноту, неплохо ориентировалась в пространстве, впрочем, неудивительно, все-таки она находилась в собственном доме, а не в гостях.
Мы спустились вниз, Нинон прошла на кухню и, не зажигая света, открыла дверцу холодильника. Через минуту она вернулась в гостиную с бутылкой минералки и двумя стаканами. Поставила минеральную воду и стаканы на стол, включила настольную лампу… В этот момент неподалеку что-то громко звякнуло. Нинон насторожилась и подошла к окну.
— Ну вот, я так и знала, — констатировала она с раздражением, — сейчас сюда явится банкирша… Хотя нет… Куда это она потащилась, интересно?
Я встала с кресла и тоже приблизилась к окну, прильнула к стеклу, но толком ничего не разглядела, только распахнутую калитку соседнего дачного участка.
Потом мы выпили минералки, минут пять потратили на обсуждение семейных проблем банкира Остроглазова и разошлись по своим комнатам. А еще через пять минут кто-то требовательно постучал в
