непримиримости.
— А почему не миллион? — поинтересовалась я из чистой любознательности.
— Сто рублей, — твердо стоял на своем бомж. С юмором у него, видно, как-то не очень было.
— Щас, — пообещала Инга и села за руль своего «Мерседеса».
Я устроилась рядом с ней, на переднем сиденье. Бродяжка постоял пару минут рядом с Ингиной тачкой, догадался, что ему ничего не обломится, и почапал к открытому уличному кафе напротив. Подвалил к крайнему столику, за которым два жлоба с подбритыми затылками неторопливо уплетали хот-доги. Что он им сказал, я, конечно, не слышала, но, судя по артикуляции, обратился с той же просьбой, что и к Инге. Жлобы дожевали хот-доги, отерли жирные губы салфетками, поднялись из-за стола и лениво врезали попрошайке по зубам. Хоть они и не особенно старались, отлетел он метра на три, не меньше, распластался на тротуаре — и ни гугу. Мы с Ингой невольно переглянулись: неужто убили? А бродяжка еще немного полежал, а потом прытко так вскочил и дальше пошел как ни в чем не бывало. Не иначе еще к кому-нибудь приставать. А что, глядишь, и найдется добрая душа с лишним стольником.
Да-а, вот у кого надо учиться стоическому отношению к жизни. Подзатыльников, само собой, навешали и денег не дали, но не убили же, в конце концов, хотя и могли. Так что живи и радуйся до следующего раза. Можно, конечно, и не нарываться, но скучно. Кто-то скажет — подумаешь, а если копать поглубже, то это целая философия и очень благодатная тема для осмысления. «Особенности менталитета российского бомжа» — а, как вам? Докторскую диссертацию запросто защитить можно, жаль, что недосуг. Сейчас нужно о другом думать, об этом Юрисе, будь он неладен. Не могу я, как Инга, делать вид, что ничего не случилось. Ведь с ума сойдешь, каждую минуту ожидая, что вот-вот в твою дверь позвонят, ты откроешь, а тебя под белы рученьки да на нары… На душе сразу стало паршивей паршивого, я с ненавистью посмотрела на Ингу и выдавила из себя через силу:
— Хорошо, я сама пойду.
— Что-что? — вылупилась на меня Инга.
— Я пойду в это злачное местечко, попробую что-нибудь разузнать о твоем Юрисе. — Конечно, по- хорошему мне следовало бы заставить заняться этим Ингу, да боюсь, ее прежние дружки, которых она цепляла в злополучном «Пеликане», устроят ей скандал, а привлекать к себе лишнее внимание нам сейчас не с руки.
— А может, не надо? — засомневалась Инга. Вот уж кто страус, так страус. Голову в песок, а там, на поверхности, авось все как-нибудь само рассосется.
— Надо. — Моя беспримерная непреклонность давалась мне нелегко. — Ты можешь делать вид, что ничего не случилось, а я не могу. Мне, если хочешь знать, твой Юрис в каждом углу мерещится, и не будет мне покоя, пока я не узнаю, кто его прикончил, а главное, куда он из лифта подевался.
Инга склонила свою хорошенькую головку к плечу и притихла, а потом произнесла с задумчивым видом:
— Возможно, ты и права.
А мне ее тон что-то вдруг не понравился, ой как не понравился. Почудилось мне, будто она самоустраняется. Мол, раз ты так решила, то и действуй, а я, так и быть, постою в сторонке на шухере, чтобы в случае чего дать деру. А такие настроения следует пресекать на корню, пока они не приняли угрожающей формы.
— А ты, — я пробуравила Ингу рентгеновским взглядом, — ты не надейся, что в кустиках отсидишься. Будешь ждать меня у этого твоего «Пеликана», прикрывать меня с тылу, а дальше — по обстоятельствам. — Последнее наставление получилось, конечно, неопределенным и туманным, больше для многозначительности, поскольку я понятия не имела, что же там «дальше». На том, как показали дальнейшие события, я и погорела, но все по порядку, не будем забегать вперед.
— А что? Я что? , Я сижу и молчу! — задергалась Инга. — Что ты меня все время в предатели записываешь? В какие-то Павлики Морозовы! Надоело уже, честное слово! Ну да, виновата я, согласна, зря я этого Юриса к тебе притащила… Но что же мне теперь, кровью вину смывать прикажешь? — Ингин подбородок дрожал от обиды, как у маленького ребенка.
— Может, и кровью, — загадочно молвила я, больше для острастки.
— Да пошла ты… — буркнула Инга и отвернулась.
— Ладно, хватит дуться, — одернула я ее, — у нас слишком много дел. Кстати, работает сегодня это заведение, или у них в понедельник выходной?
— Ты про «Пеликан»? — переспросила Инга. — Да они каждый день работают. Может, только народу поменьше придет. Но завсегдатаи уж точно будут, они всегда там.
— На то они и завсегдатаи, чтобы завсегда быть, — проворчала я. — Ты меня это… проинструктируй, как себя вести в таких злачных местах.
— Да как… Обыкновенно.
— Это для тебя обыкновенно, а для меня — нет! — Меня распирало от негодования. Как будто она не знает, что я по таким рассадникам разврата не шатаюсь. Нет у меня на это ни времени, ни денег. А кроме того, куда я Петьку дену? Скажу: «Ложись, сыночек, баиньки, а мама на стриптиз», так, что ли? — Кстати… Кстати… А Юрис, он что… тоже там бедрами вилял, ну, в этом твоем «Пеликане»? — внезапно осенило меня.
— Ага, — кивнула Инга, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
— Прекрасно. Замечательно, — скрипнула я зубами, испытывая острое желание освободиться от всего, что я узнала об Инге в последнее время, с помощью старинного приема: два пальца в рот и…
— Мы с ним после выступления познакомились, в баре. — Инга предприняла вялую попытку оправдаться. — Посидели, поболтали…
— Ага, вы поболтали, — осевшая было на дно моей души муть благородной ярости снова поднялась на поверхность, как будто меня взяли и хорошенько встряхнули, — вы поболтали, потом вы еще поболтали и хорошо провели время, а мне — труп в постель. Чтоб не так скучно и одиноко было.
— Ну убей меня, убей! Может, тебе легче станет! — выпалила Инга с сердцем, сунула ключ в замок зажигания и нажала на газ. Застоявшийся «мерин» сердито заревел.
Подготовка к вечерней вылазке в «Пеликан» шла полным ходом. Инга рылась в моем гардеробе, поминутно причитая с придыханием:
— …О господи! Тебе же совершенно нечего надеть! Ну совершенно!
Естественно, я обижалась:
— Почему это нечего, очень даже есть… Конечно, я одеваюсь не от Версаче, но одежда у меня вполне приличная, скромная, но добротная. Вся качественная, российская. Поддерживаю, так сказать, отечественного производителя.
— Так… А это что такое? — Инга вертела в руках мой любимый пиджак в неброскую темно-коричневую клетку на сером фоне. — Какой-то саркофаг! И ты это носишь?
— Да, я это ношу. — Я с остервенением вырвала пиджак из Ингиных рук, даже ткань затрещала, но не порвалась. Крепкая. А какая-нибудь импортная наверняка бы разлезлась. — Ты же у нас демократка, кажется, отстаиваешь всякие там свободы… Я тоже. Что нравится, то и ношу. Захочу — мешок из-под сахара напялю и пойду, мое дело!
— Мешок из-под сахара, говоришь? — не к добру развеселилась Инга. — А что, по-моему, это оригинально. В этом что-то есть. Определенно есть! Только не сердись. — Инга перехватила мой разгневанный взгляд. — Все закономерно, бытие определяет сознание. Твоя одежда — сплошь… гм-гм… деловая, а в «Пеликан» в такой не ходят, не принято. Вот нацепишь ты свой замечательный пиджачок и увидишь: все на тебя уставятся.
— Почему это? — Мне не хотелось сдаваться.
— Потому что ты в нем похожа на учительницу русского и литературы, а учительницы мужской стриптиз не посещают. Скорее уж ученицы. Иа-ха-ха! — Ингу вновь обуял приступ истерического веселья.
— Зато его посещают двоечницы вроде тебя, — ввернула я сердито.
Инга дипломатично пропустила мою реплику мимо ушей и сделала вид, что целиком и полностью сосредоточилась на моей самоубийственной идее нанести визит в «Пеликан».
— Если ты хочешь что-то разузнать о Юрисе, то должна вести себя непринужденно и раскованно. Чтобы не вызвать подозрений. И одеться соответственно. Иначе все подумают: с какой стати учительница
