из легких, потому что даже при наличии очень богатого воображения трудно вот так сразу наплести хоть чего-нибудь про того, кого ты и в первый, и в последний раз в жизни видела мертвецки мертвым.
— Укачивает, говоришь? — переспросил Борода и распорядился:
— Лонг, притормози. Машина остановилась.
— Что, получше стало?
— Что-то мне нехорошо, тошнит. — Для пущей убедительности я свесила голову на плечо, выждала полминуты и объявила торжественно:
— Ой, сейчас меня вырвет!
— Машину заблюет, потом не отмоешь, — это сказал не Борода, а тот, что за рулем, Лонг, кажется.
— Беляш, проводи, — не без брезгливости в голосе приказал Борода. — Оклемается — тащи назад.
Беляш, значит, это тот, что со зловонным дыханием. Что ж, в чувстве юмора им не откажешь.
Этот самый Беляш открыл дверцу и молча выволок меня из машины. Я потребовала, чтобы он снял с моей головы трикотажную кишку, что и было сделано после предварительного одобрения со стороны Бороды.
Я исподтишка огляделась: местечко, в которое меня завезли, выглядело форменными трущобами. Двухэтажные деревянные дома барачного типа, редкие огни. Ну, на этот раз я точно очутилась за Кольцевой дорогой, причем очень даже сильно. Судя по навозной свежести воздуха, я попала в самый настоящий медвежий угол. Отсюда небось до Москвы неделю на перекладных добираться, прикинула я мысленно, и то если мне представится такая возможность, что само по себе сомнительно. Скорее всего, они вытрясут из меня все, что можно, а потом стукнут чем-нибудь по голове и бросят в кусты, где меня и найдет какой- нибудь местный пастух. Дня через два. Остается радоваться, что на дворе жаркое лето, а не студеная зима, когда очень велика вероятность заваляться до весны в ожидании дружного таяния снегов.
Что-то меня на черный юмор потянуло, это дурной знак. К черту упаднические настроения, тем паче что помереть я всегда успею, дело-то нехитрое. Нужно срочно что-нибудь придумать, срочно. Удалось же мне заставить их остановиться и выпустить меня из машины, осталось только улизнуть. Ага, попробуй тут, бандюга по прозвищу Беляш крепко держит меня за шиворот, как котенка!
— Ой-ой-ой, как плохо… — запричитала я плаксивым голосом. — А может, я съела чего? Прямо наизнанку выворачивает. — Я сунула в рот сразу всю пятерню, подавилась и закашлялась.
Беляш непроизвольно отдернул руку, и я упала на колени, судя по чавкающему звуку, прямо в грязь, а то и того хуже — в навозную жижу, да так удачно, что брызги во все стороны полетели. Обидно, конечно, и неприятно, зато Беляш сразу отскочил от меня метра на два. Сейчас или никогда, решила я и рванула в ближайшие кусты, царапая руки и лицо.
— Стой, сволочь! — понеслось мне вслед.
Ага, вот сейчас все брошу и остановлюсь! Зачем бы мне было пачкаться в грязи и до крови обдираться…
Я бежала, не разбирая дороги, то и дело попадая в очередную лужу, которых в этой глухомани хватало. Чего нельзя было сказать о фонарях. Впрочем, это было мне только на руку. Поначалу я хотела держаться поближе к домам, но мудро передумала; те, кто в них живет, мне не помогут, а бандюгам проще всего изловить меня в замкнутом пространстве. «Врешь, не возьмешь», — пробормотала я себе под нос и помчалась прочь от светящихся окон, пригибаясь за кустами.
Кусты оборвались внезапно возле какого-то длинного строения, похожего на заброшенный склад. Здесь я без особого труда нашла в стене дыру приличных размеров и без долгих раздумий нырнула в нее, очутившись во внутреннем дворе, заваленном ржавым железом. Стараясь поменьше грохотать, я медленно обогнула развалины и вышла то ли к лесу, то ли к саду. Забрела в гущу деревьев и позволила себе наконец немного отдышаться, а заодно и прислушаться. Может, это было и обманчивое впечатление, но никаких признаков преследования я не заметила. Только где-то вдали, по всей видимости, у деревянных домов- бараков тоскливо выла собака.
Я расслабилась до такой степени, что присела на ближайший пенек и попыталась подсчитать понесенные мною потери. Физические, потому что моральные были поистине беспрецедентными и не поддавались скоропалительной оценке. Так вот, к физическим потерям я отнесла расцарапанную левую щеку, два сломанных ногтя на правой руке и порядком изорванные Ингины штаны. Да, насчет Инги… Что, интересно, она сейчас делает? Хоть немножко беспокоится обо мне или нет? Вещее сердце подсказывало мне, что она уже давно дома и преспокойно дрыхнет под боком у своего денежного мешка, а я маюсь неизвестно где. Между прочим, в прямом смысле неизвестно.
С этой мыслью я посмотрела на небо, памятуя о том, что путешественники ориентируются по звездам. Небо было темное и беспросветное. Ну и дыра, ни звезд тебе и ни луны, только лужи да кусты. Я вздохнула и поплелась неведомо куда — что называется, куда глаза глядят. Примерно через час ходьбы деревья стали редеть, и моему унылому взору открылось большое поле, заросшее жирными сорняками. Я долго тащилась по его кромке, пока не набрела на тележку от трактора, доверху набитую навозом. Это все, что говорило в пользу обитаемости здешних мест.
За тележкой обнаружилось что-то похожее на старую проселочную дорогу, которая привела меня к поросшей камышом речушке. Возле нее на моем тернистом пути и встретилась первая живая душа. Женщина в белом платочке, ведущая велосипед. Уже начинало светать, и я разглядела ее издали. Я дико обрадовалась и заорала, размахивая руками;
— Извините, пожалуйста!.. Позвольте вас спросить!
Но аборигенка в платочке почему-то не выказала признаков радушия, даже наоборот — резво запрыгнула на велосипед и вовсю закрутила педалями. Исключительно дикая пейзанка попалась. А я всего- то хотела узнать, где тут у них ближайший телефон. А заодно неплохо было бы выяснить, куда меня нелегкая занесла и как отсюда выбраться. Как-как, позвонить Инге, пусть срочно приезжает. Раз уж я из-за нее пострадала, то с какой стати должна трястись на перекладных? Есть, правда, риск до нее не дозвониться, как это было накануне. Тогда придется добираться на такси.
На такси? Я похолодела: моя сумочка осталась в машине у бандитов, а там все деньги. Странно, что я вспомнила о ней только под утро. А может, и не странно, это сейчас сумка и лежащий в ней кошелек представляли для меня значительную ценность, а когда жизнь моя висела на волоске, то и чемодан, набитый золотом, гроша ломаного не стоил.
Дело здорово осложнялось. Допустим, рассуждала я вслух, в этой глухомани и найдется недобитый телефон-автомат, с которого можно дозвониться в Москву, но чем я заплачу за предоставленную услугу? Даже если в трубке будет только треск. Я машинально похлопала себя по карманам. А, черт, штаны-то Ингины… Сильно сомневаюсь, что при своей вольготной жизни она сохранила дурную привычку таскать в карманах мелочь вперемешку с хлебными крошками. Так оно, собственно, и оказалось: все, что мне удалось обнаружить, так это свернутую в трубочку бумажку. Я ее зачем-то развернула, и на ладонь мне просыпалась щепотка белого порошка, похожего на сахарную пудру. И более ничего. Я отряхнула руки и двинулась вдоль речушки в том же направлении, в котором усвистала от меня на велосипеде пугливая, как лань, аборигенка.
В том, что я на верном пути, я убедилась, ступив в первую коровью лепешку, вторая только укрепила мою уверенность, а уж когда я услышала петухов, то запрыгала от радости на одной ножке. Уж очень я утомилась с непривычки блуждать по пересеченной местности. Вскоре на горизонте показался большой грязно-белый сарай. Я сразу догадалась, что это ферма, в окрестностях славного города Котова (он же Виллабаджо) такие тоже имеются. Коровы на этих фермах изможденные, как узники Освенцима, с ног до головы облепленные мухами, стоят по колено в навозной жиже. Они, наверное, хороши в качестве наглядного пособия для изучения анатомии парнокопытных, а вот на бифштексы их не пустишь, разве что на суповые наборы. Ну что ж, по крайней мере сковородки драить не потребуется.
Так вот, вблизи местная ферма выглядела точь-в-точь, как котовская. И коровы, и пьяный (в пять утра!) скотник, в философской задумчивости стоявший посреди скотного двора, опершись на воткнутые в кучу навоза вилы.
— Где тут у вас телефон? — спросила я его без обиняков.
— Ась? — От неожиданности скотник покачнулся и чуть не упал в навоз, но в последнее мгновение все- таки удержал равновесие.
