показало, что и в этом я ошибалась.
Выйдя за ворота Покемонова царства, я прямиком направилась к железнодорожной платформе. Я уже все решила про себя. Доеду до Москвы, сразу на Курский вокзал — и к Соне. Возьму ее за грудки и буду трясти как грушу, пока все не вытрясу. Да, если понадобится, я и Толика потрясу, хотя последнее будет посложнее. Ничего, припугну милицией, мигом шелковые станут.
Когда я добралась до платформы, выяснилось, что мне, как всегда, везет в кавычках. Ближайшая электричка ожидалась не ранее чем через сорок пять минут, и ту, судя по воинственным настроениям увешанных авоськами пассажиров, предстояло брать на абордаж. Оказывается, электрички в этом медвежьем углу останавливаются только пять раз в сутки, а в остальное время со свистом пролетают мимо. Других же способов добраться до Москвы попросту не существует. Если, конечно, не брать во внимание личный транспорт и чрезвычайно довольных этим обстоятельством леваков, по ранжиру выстроившихся на маленькой «привокзальной» площади: во главе колонны старый одышливый «БМВ», всего-то десять лет как с какой-нибудь гамбургской автомобильной свалки, а в конце — скромняга «Запорожец».
Я плюнула на все и под неодобрительные взгляды пассажиров, принявших меня за буржуйку недорезанную, шагнула к «таксопарку». Во-первых, дело мое не терпело отлагательств, а во-вторых, в кармане у меня лежало Ингино портмоне, набитое совершенно несметными, по моим понятиям, капиталами, так что я могла позволить себе некоторые излишества.
— Прошу, — услужливо распахнул передо мной заднюю дверцу фиксатый дядька из «БМВ».
Я, с полминуты поколебавшись, приняла его предложение: как-никак «БМВ» немного получше «Запорожца».
— Куда едем? — осведомился фиксатый водила.
— В Борщовку.
— Это где ж такая?
Я кое-как объяснила.
— Далеко, на другом конце области, — почесал затылок дядька, — нет, туда я не поеду — А куда поедете?
— В Москву могу, в наш райцентр…
— Тогда давайте в Москву, — вздохнула я и на всякий случай ощупала портмоне в кармане.
— Мигом долетим, — заверил меня обрадованный «хорошим уловом» водила.
— А не развалится? — засомневалась я, ерзая на сиденье.
— Не боись! — ответил мне с добрым ленинским прищуром глаз дядька-левак и гордо вывел свою скрипящую колымагу на шоссе.
Мигом — не мигом, а часа за два мы до Москвы допилили. Дядька остановил свой музейный экспонат сразу за Кольцевой и задумчиво потупился:
— Ну, дальше вы уж сами… А то в Москве инспектора придираются, а у меня аптечка просроченная…
Мог бы и предупредить. Я достала Ингино портмоне и начала в нем рыться в поисках купюры помельче — мы с дядькой сошлись на трехстах рублях, — но остальные отделения были пусты. Только какая-то желтая, свернутая в несколько раз бумажка выпала мне под ноги. Я наклонилась, чтобы ее поднять, а оттуда посыпался белый, легкий как пыль порошок. И почему я такая неуклюжая? Мне его теперь не собрать, а Инге он, может, нужен. Лекарство, например, какое-нибудь, механически пожурила я себя. Лекарство?! Я вспомнила, что белый порошок попался мне уже второй раз, и покрылась испариной…
— Ну что, нашли, а то у меня только сто пятьдесят рублей, не разойдемся, — подал голос дядька.
— Пусть. — Я сунула ему пятисотрублевую банкноту, взяла его сто пятьдесят и, с опаской оглядываясь на рассыпанный порошок, выбралась из машины.
— Ну бывай, — одарил меня золотой улыбкой любитель европейской рухляди и медленно, с достоинством отъехал.
До Курского вокзала я добралась без особых приключений, только в метро, забившись в дальний уголок, тщательно, как какая-нибудь карманница, изучила содержимое Ингиного портмоне. В нем было четыреста долларов — одна стодолларовая бумажка и шесть пятидесятидолларовых — и пять с половиной тысяч нашими, с видами поморского города Архангельска. Целое состояние! А более ничего, если не считать желтой бумажки, которую я выронила в дребезжащем «БМВ». Я чуть «Курскую» не проехала, все ломала голову над тем, что сказал мне Покемон. В то, что Инга наркоманка, верить мне не хотелось.
А еще через два часа я уже стояла у калитки знакомого мне дома с мезонином. Потянула ее на себя, навстречу мне выбежал лохматый Буян, два раза лениво брехнул, лизнул в коленку и затрусил впереди по дорожке. Во дворе было тихо и безжизненно — наверное, дети спали после обеда. Что ж, так даже лучше, рассудила я и первым делом заглянула на веранду.
А Соня как раз там и была. Сидела на табурете и скоблила ножом молодую розовую картошку. Покончила с очередной картофелиной, придирчиво осмотрела ее со всех сторон и, довольная проделанной работой, бросила в стоящий на другом табурете таз. Бултых — полетели брызги. А в трех шагах от нее, в манеже, старательно обсасывал пальчик младшенький долгоносик — Кирюша. Старшеньких поблизости не наблюдалось, но все равно получалась суперидиллическая картинка, на мой взгляд, несколько выбивавшаяся из контекста. Конечно, украденный Ингин Сережа не был Соне сыном, зато был племянником, и растила она его с пеленок…
— Гм-гм… — откашлялась я в кулак, внимательно следя за Сониной реакцией.
— Кто там? — дернулась Соня и уставилась на меня с выражением подростка, застигнутого за разглядыванием порнографического журнала. Уже через секунду на ее блеклые глазки наплыла привычная пелена угрюмой подозрительности, будто плотные шторки опустились. — Вы?
— Да, я, — ответила я с вызовом, — а что, не ждали? — Идиотский вопрос, ежу понятно, что она меня не ждала, зачем же воду в ступе толочь!
Соня не ответила, по-видимому, тоже сочла мой вопрос идиотским, поднялась с табурета и демонстративно подбоченилась.
— Что с Сережей? — выпалила я, дрожа от волнения.
— А что такое? — Соня с невозмутимым видом снова села, взяла из стоящей у ее ног корзины очередную картофелину. — Вы какого Сережу имеете в виду? Моего? С ним, слава богу, все в порядке.
Ну вот, я так и знала! Без Сони и Толи здесь не обошлось.
— Я говорю об Ингином Сереже! — бросила я Соне в лицо как перчатку.
— Вот еще новости! Какой еще Ингин Сережа? — охотно приняла мой вызов Соня.
— Ингин сын, которого похитили, — упрямо повторила я.
— Ну вот, еще у одной крыша поехала, — криво усмехнулась Соня, — не удивлюсь, если на той же почве.
Какая такая почва? На что это она намекает, интересно?
А Соня опять вскочила с табурета и пошла на меня с видом заправской базарной драчуньи:
— Какой еще Ингин сын? Ишь, придумала! Авантюристка! Аферистка! Ее в дом пустили, а она начала лазить, где ее не просят!
Ну вот, пожалуйста, она мне опять припомнила этот несчастный чердак! Разве не странно? Что у них там, золото-бриллианты? Что-то я не заметила. Не из-за кошки же с котятами она так убивается. Еще и обидные политические клички мне навешивает. Это я-то авантюристка? Это я-то аферистка?
— Грымза! — Я плеснула ей в лицо накопившейся желчью. Как-никак давно сдерживалась.
— Что-о? — Кончик длинного Сониного носа покраснел от возмущения. — Ах ты, гнида газетная! — Такое впечатление, что она только и ждала подходящего случая, чтобы поскандалить со мной.
И почему это я гнида? К тому же газетная. Нонсенс какой-то, честное слово.
— Зараза! — Соня продолжала наступать на меня, между прочим, сжимая в руке нож, которым она перед этим чистила картошку.
Я невольно попятилась. Кто ее знает, возьмет и пырнет. А что, с нее станется. И, как многодетной мамаше, ничего ей за это не будет.
Видать, Ингин ор долетел до трепетных ушей Толика, потому что он немедленно нарисовался на веранде в линялых трениках и тапках на босу ногу и сразу же начал костерить меня, будто заранее речь
