предвыборное действо, организованное Вислоуховым. Сначала возникла заставка «Навстречу выборам губернатора», которая поспешно сменилась следующей: «Перекресток». И чуть пониже и помельче, курсивом: «Встреча с кандидатами в губернаторы И. Пашковым и А. Каблуковым». Эта зависла надолго, а Венька и прочие гипнотизировали ее взглядами до тех пор, пока на экране не появился Вислоухов, ласково объявивший:
— Добрый вечер, дорогие друзья. Начинаем цикл передач, посвященных предстоящим выборам губернатора. Сегодня у нас в студии кандидаты Игорь Пашков и Алексей Каблуков, которые в прямом эфире выскажут свои взгляды, фигурально выражаясь, скрестят шпаги, а вы можете задать им вопросы по телефонам, которые вы видите на ваших экранах внизу.
После этих слов на экране и впрямь замельтешила бегущая строка с телефонами.
— Для начала, — Вислоухов не выпускал из рук бразды правления, — мы дадим каждому из кандидатов по пять минут, чтобы высказать основополагающие идеи предвыборных программ, которые они предлагают нашей области, а затем уже перейдем непосредственно к дискуссии и к ответам на вопросы телезрителей. Вы не против? — Вислоухов повернулся сначала к Пашкову (тот с достоинством кивнул), а потом к Каблукову (этот вознамерился было что-то сказать, но оператор молниеносно перевел объектив телекамеры на Вислоухова).
«Нашему» Вислоухов уважительно дал слово первым. Пашков немедленно придал своему лицу выражение, с каким он был увековечен на агитационном плакате, и заговорил, будто запел. Его речь, как всегда, была гладкой и эластичной и сама собой развешивалась по внимающим ушам. Ясное дело, аналитики и спичрайтеры постарались на славу, но кое в чем они явно перестарались. В результате удельный вес прописных истин на общее количество произнесенных Пашковым слов превышал всякие санитарные нормы. А уж не знаю, как на вас, а на меня прописные истины производят впечатление неприличного звука за обеденным столом.
Когда слово дали Каблукову, дело пошло веселее, потому что пламенный внешкор понес ту же лабуду, которую он втолковывал мне лично совсем недавно. Видимо, тогда у него была генеральная репетиция. Каблуков-Правдин заклеймил всех по очереди, включая Крутоярова, Рябоконя, Пашкова, за аморальное поведение досталось также Клинтону (?!), хотя не совсем понятно почему, поскольку последний, насколько мне известно, свою кандидатуру на должность местного губернатора не выставлял. Когда же Каблуков взялся за Думу и пропесочил ее за то, что «они там уже пять лет решают, доить коров или не доить», я начала дико хохотать. Ума не приложу, что меня так рассмешило, ведь каблуковский репертуар я хорошо знала загодя, скорее всего это было нервное. Венька и иже с ним начали на меня недовольно коситься и подкрутили громкость телевизора, а я прикрыла рот ладонью. Это мне не помогло, даже повредило, потому что сначала у меня перехватило дыхание, а потом… со мной случился знаменитый приступ безудержного чихания, бороться с которым было совершенно бессмысленно, а потому я позорно ретировалась за дверь.
Чихала я по меньшей мере минут десять, а потом поплелась в туалет приводить себя в порядок. Хоть зеркало там было и заплеванное, я все-таки рассмотрела в нем свой распухший нос и красные слезящиеся глазки. Удручающая картина! Плеснула в лицо холодной водой, а потом осторожно промокнула его носовым платком. Еще раз полюбовалась собственным отражением и решила, что возвращаться не буду. Лучше подожду, когда Пашков с Венькой и прочими выйдут из студии. Тем более что, по моим прикидкам, трепаться кандидатам оставалось не так уж долго. Поэтому я прогулочным шагом прошлась по коридору тесноватого областного Дома прессы, который был нашпигован местными теле— и радиостудиями, и зарулила в фойе. У входа гонял чаи вахтер, а на банкетке, обтянутой кожзаменителем, скучал милиционер. И тот и другой от нечего делать пялились в телевизор, закрепленный под потолком, как на вокзале. Между прочим, он был включен как раз на программе Вислоухова, и с экрана снова лилась плавная и приторная речь Пашкова, который не уставал распинаться.
— Мать — это святое, — бил он себя в грудь (фигурально выражаясь, разумеется, а не в прямом смысле), — святое для каждого человека, я уверен. Что касается моей, то она у меня простая женщина, настоящая труженица. Всю жизнь проработала телятницей в совхозе «Пригородный», там и живет по сей день и хозяйство до сих пор держит, хотя она давно пенсионерка. Я сам сызмальства крутился рядом с ней в коровнике, помогал навоз убирать, корм задавать. И вырастила меня она одна, дала образование. У самой была неполная семилетка, а мне с детства твердила: «Учись, Игорь, учись, человеком станешь».
Ну да, слышали мы про это, как там: «ученье — свет, а неученых тьма»? Вот и выучился «сынок», вышел в люди, того и гляди в губернаторы выскочит, рот-то широко раскрывает и говорит как по писаному. Особенно сильно было про навоз, трогает от души, главное, прямая зависимость просматривается: вот не крутил бы Пашков в раннем детстве хвосты коровам, глядишь, и человеком бы не стал.
И с чего ты такая ворчливая стала, попеняла я сама себе. Того и гляди, участие в этой дурацкой предвыборной кампании сделает меня окончательным мизантропом. Что я, собственно, имею против Игоря Пашкова? Только то, что он мне не нравится, и еще одну маленькую заметочку из «Губернского вестника» пятнадцатилетней давности. Тех времен, когда он был даже не «Вестником», а помпезным «Светом маяков». И более ничего! А посему могу ли подвергать сомнению трогательное пашковское отношение к матери — бывшей телятнице? Конечно, нет. А значит, мои словесные выкрутасы — чистое ерничество, которого нормальные люди должны по возможности избегать или по крайней мере стыдиться.
Однако мне стало не столько стыдно, сколько скучно. Я подняла воротник пальто и вышла на улицу под тихий беззвучный снег. Постояла, запрокинув голову, подышала полной грудью… и внезапно в голову мне пришла совершенно сумасбродная мысль. А впрочем, почему бы не рискнуть? Я повертела головой: то, что сейчас было мне нужно, находилось в нескольких шагах. Кабинка телефона-автомата. Только бы он работал! Мне повезло, и я быстро набрала номер, который я знала наизусть. В трубку сразу ворвался бодрый голос Вислоухова:
— А вот еще один звонок… Говорите быстрее, у нас осталась одна минута. Говорите, мы вас слушаем.
И я громко сказала в трубку, которую предварительно обернула носовым платком:
— У меня вопрос к кандидату Пашкову. Пусть скажет, что он сделал с Наташей Русаковой.
Стоит ли уточнять, что, повесив трубку, я кавалерийской рысью бросилась в Дом прессы, чтобы успеть полюбоваться палитрой чувств, отразившихся на гладкой физиономии Пашкова после моей наивной провокации. Увы, я застала только самый конец передачи, а посему и увидела лишь Вислоухова, который провозгласил, глядя в камеру:
— К сожалению, время нашей передачи ограничено. Мне остается поблагодарить сегодняшних гостей студии, а также вас, дорогие телезрители, за активное участие и вопросы, которые вы задали кандидатам. Эта передача не последняя, на следующей неделе состоится встреча еще двух кандидатов…
Я быстро пересекла фойе и влетела в предбанник студии, где все еще томились преданные члены пашковской «команды», нетерпеливо ожидавшие любимого босса. При этом они так живо обсуждали передачу Вислоухова, что даже не заметили моего возвращения. Больше других волновались Венька и аналитик.
— Черт знает что, — кипятился Венька, нервно расхаживая из угла в угол, — это явная провокация, и те, кто ее подготовил, явно рассчитывали на скандал!
Аналитик задумчиво почесывал плешивый затылок:
— Да, это все неспроста…
Что по этому поводу думал спичрайтер, мне было не суждено узнать, потому что дверь студии распахнулась и наши сплоченные ряды пополнились Каблуковым, Вислоуховым, а также Пашковым, на которого я тут же уставилась, но не рассмотрела в нем ничего принципиально нового. Просто сфинкс какой- то. Выходит, я своим рискованным вопросом снова попала в «молоко»? Или он так хорошо владел собой? А может, мне стоит подойти к нему вплотную и заорать прямо в ухо:
— Сволочь самодовольная, признавайся, что ты знаешь о Наташе?
Да, если дело так пойдет и дальше, шиза меня скосит просто под корень.
Вислоухов проводил всю компанию до выхода. Пожал руку Пашкову, потом Каблукову, с поспешностью выдернул свою ладонь из его потной пятерни и незаметно (но я все равно увидела) вытер ее о штанину. Пока Вислоухов проделывал эту процедуру, неутомимый Каблуков вцепился в пуговицу дорогого пашковского пальто и принялся горячо убеждать его обладателя снять свою кандидатуру до выборов, потому что «народ
