его не поддержит». Пашков почему-то потерял свою обычную невозмутимость и стал малодушно вырываться, Викинг мужественно бросился ему на помощь, в результате видный московский демократ был отбит, зато пуговица осталась у графомана в качестве боевого трофея. В общем, расставание вышло достаточно трогательным, разве что без поцелуев взасос.
На улице Каблуков первым уселся в старый заляпанный «Запорожец», завел его и отчалил с тарахтением и жидким шлейфом чада. «Наши» проводили его свинцовыми взглядами, а аналитик снова протяжно вздохнул:
— А ведь у этого идиота, пожалуй, есть шансы. У нас любят юродивых.
Остальные члены «команды» только переглянулись.
Разъезжались мы тем же порядком, каким прибыли на студию. Пашков со своими ближайшими приспешниками в серебристом «Вольво», а я — с Венькой. Венька, погруженный в тяжелые раздумья, за всю дорогу не издал ни звука, если, конечно, не считать недовольного сопения. Я сильно опасалась, что сегодняшний и без того затянувшийся трудовой день продолжится каким-нибудь срочным заседанием по подведению итогов прямого эфира, однако ничего подобного не произошло, и Венька распорядился доставить меня домой. Мы сухо распрощались, и я нырнула в темный подъезд.
Дома я почувствовала страшную усталость и, не зажигая света и не разуваясь, проковыляла в комнату и с размаху рухнула на диван. Впрочем, не так уж было и темно благодаря фонарю, светившему за окном. Кроме того, когда внизу проезжали машины, полоски света скользили по стенам. Я следила за этой игрой, а сама думала об одном. Я все никак не могла взять в толк, приблизилась ли я хоть сколько-нибудь к разгадке Наташиного исчезновения или, наоборот, удалилась. И, честно говоря, больше склонялась ко второму варианту. Теперь моя выходка с недавним звонком в студию казалась мне детской глупостью, и только.
Ну чего я собиралась добиться, спрашивается? Что Пашков объявит на всю губернию, управлять которой он серьезно вознамерился, будто имеет какое-то отношение к семнадцатилетней девчонке, пропавшей пятнадцать лет назад? И вообще, к чему привели мои поиски? С Богаевской все по-прежнему в тумане, если не считать открывшихся обстоятельств, вроде бы наводящих на мысль, что когда-то, очень давно, а точнее, пятнадцать лет назад, с ней произошло нечто ужасное. Но это опять-таки из области предположений. Кроме того, вчера я набралась нахальства и оставила сообщение на ее автоответчике, но никакой реакции за этим не последовало, пока во всяком случае. Разве что ее старая учительница музыки Ираида Кирилловна Радомыслова стала относиться ко мне с опаской и раздражением… Постой-ка, — я приняла полусидячее положение, — уж не связаны ли эти два факта? Слишком красивая версия, решила я и снова упала на диван.
Что до истории с удавленницей, в которую я едва не влипла по собственной неосмотрительности, то это вообще запредел. Мне еще повезло, что я так легко отделалась, а ведь все могло кончиться намного хуже. Пошла искать родственников, называется! Но что же мне делать, что? Я опять села и поджала под себя ноги на манер бедуина в пустыне. Вот что, например, мне предпринять завтра? Да ничего, ничегошеньки мне не осталось, никаких вариантов! С Богаевской — полная, беспросветная безнадега. Кого могла, я уже опросила, сама она разговаривать со мной не желает. С Пашковым нисколько не лучше. Этот тип никак не отреагировал на фотографию Наташи, которую я ему подбросила, если не считать легкого удивления. Практически та же участь постигла мой недавний вопрос в прямом эфире. И теперь я даже не знаю, что буду делать дальше. Вместе со всей его камарильей «бороться за избирателя»? Очень нужно! А с другой стороны, что мне еще остается? Ну и вляпалась!
Я соскочила с дивана и, громыхая ботинками, ринулась в прихожую, притащила оттуда телефон и принялась с остервенением накручивать московский номер Богаевской. Как и накануне, отозвался автоответчик отвратительно бесстрастным, продирающим до мурашек голосом. Я чуть не взвыла от тоски. Вернула трубку на рычаг и, прижав телефон к животу, стала считать до ста, чтобы успокоиться. Я досчитала до сорока семи, когда телефон зазвонил сам.
— Да! — Я молниеносно сорвала трубку. Уж не знаю, кого я надеялась услышать. Неужто Богаевскую?
— Капитолина, это Валентин.
— А, это ты… — Мне трудно было сдержать разочарование.
— У тебя что-нибудь случилось?
— С чего ты взял?
— Голос у тебя какой-то загробный.
— Да? — вяло удивилась я. — Просто устала. А чего ты хотел?
Валентин замялся:
— Понимаешь, тут такая история, хотел с тобой покалякать, только разговор это не телефонный, да и дело… В общем, я сам дал себе зарок в такие не соваться. Но раз ты с этим связана, то я все-таки решил…
Я его перебила:
— Постой-постой, с чем таким я связана?
— По телефону этого не объяснишь, — вздохнул Валентин, — надо бы увидеться.
— Хочешь, заеду завтра с утра? — предложила я.
— Нет, с утра меня не будет… Может, сделаем так: ты оставишь телефон, по которому тебя можно будет застать днем, а я, как освобожусь, позвоню.
— Лады, — согласилась я и продиктовала Валентину телефон «штаба». На то, чтобы подумать, что за такое секретное, не предназначенное для телефонных разговоров, собирался обсудить со мной Валентин, у меня не хватило сил. Я расшнуровала ботинки, швырнула их в угол и заснула, не раздеваясь, только «молнию» на юбке расстегнула.
Глава 16
Но назавтра нам так и не удалось созвониться с Валентином. Все время были какие-то заморочки, а уж чем кончился этот злосчастный четверг… Такое даже в страшном сне не приснится. Впрочем, все по порядку.
Начнем с того, что утром за мной снова был прислан «жигуль». (Надо же как быстро его починили!) И водитель Жорик был разговорчивее, чем прежде.
— Привет! — обрадовался он мне.
— Привет! — ответила я, складываясь пополам, чтобы удобнее разместиться на заднем сиденье. Что ни говори, а в Венькином авто при моем росте это сделать не в пример проще.
Жорик завел мотор и, подмигнув мне в зеркало заднего вида, зацокал языком:
— Ох, видел я вчера передачку с нашим и этим… Каблуковым. Ну цирк, чистый цирк! Наш больно надутый, а тот чешет, что в голову придет. А вопросы им задавали, ну, тоже… А в конце вообще позвонила какая-то неизвестная дура, видно, с большого бодуна и такое понесла… А у этих, ну, у кандидатов и телевизионщика, у всех троих рожи стали…
Не могу сказать, чтобы мне сильно понравилось, что меня называют «неизвестной дурой с большого бодуна». Поэтому я ничего не ответила, а продолжала молчаливо рассматривать городские пейзажи, неторопливо проплывавшие за окном «жигуля» — скорость на центральном проспекте ограничена. Механически отметила, что предвыборных плакатов и листовок стало еще больше прежнего, можно сказать, не осталось ни одной свободной стены и ни одного не обклеенного забора. Слова неприличного и то написать негде. А вот щит с зазывной надписью «Место для вашей рекламы» возле областной администрации убрали от греха подальше, чтобы на него не дай Бог не покусился очередной подпольщик.
Мы проехали мимо здания администрации, мимо центрального универмага и главпочтамта. Народу на улице было немного. Редкие прохожие спешили на работу, прошмыгнула стайка школьников, торжественно прошествовала старушка с пуделем, а за ней — молодая женщина в короткой шубке из каракуля. Эта, похоже, тоже никуда не торопилась, потому что шла медленно, правда, лицо у нее было озабоченное. И еще… еще какое-то знакомое. Майя? Неужели это Майя, пианистка Елены Богаевской? Но откуда она могла здесь взяться, она же улетела вместе со своей примадонной!
— Стой! — заорала я дурным голосом. — Назад, поворачивай назад!
— Чего? — не понял Жорик и нажал на тормоз.
Я толкнула дверцу, вывалилась из машины и побежала догонять женщину в каракулевой шубке, чтобы
