— Итак, — неуверенно произнес он, — итак, что получается?
Рындин задумчиво посмотрел на него, на рисунок, опять на Сокола. И лишь после этого медленно ответил:
— Ничего утешительного не получается, дорогой Вадим… Ничего утешительного!
Он рассеянно сделал карандашом несколько широких черточек возле рисунка, словно пробуя карандаш. И продолжал, одновременно проводя карандашом на бумаге такие же черточки, как бы подчеркивая свои слова:
— Вот мои выводы. Ракета стояла раньше неплохо. Василий… — Он тяжело вздохнул. — Василий правильно заметил, что из этого положения можно было прямо стартовать. Дать несколько взрывов, начать движение — и ракета пошла бы вверх. Правда, здесь был бы известный риск. Старт нельзя было бы назвать вполне безопасным, но во всяком случае это было возможно. Теперь, после визита того чудовища, которое вздумало забавляться нашим кораблем и перекидывать его со стороны на сторону, ракета изменила положение. Она загрузла носом в почве, подняла хвост вверх. Дюзы смотрят в небо. Сделать взрывы — значит, погрузиться еще больше в почву. Понимаете?
Сокол молчал.
— Разумеется, нам еще рано думать об отлете. Мы ничего пока что не нашли… разве что потеряли. Поживем — увидим. Может быть, еще какое-нибудь страшилище пожелает поиграть кораблем и поставит его как следует, — пошутил Николай Петрович. Но Сокол даже не улыбнулся.
Он сидел неподвижно и крутил пряди волос, спадавшие ему, как и всегда, на лоб. Вот он снял свои очки, протер их, надел и внимательно посмотрел на Рындина.
— Николай Петрович, — произнес он наконец, — нельзя ли будет, скажем, подкопать почву под ракетой… чтобы ракета стала ровнее. Хотите, я посмотрю?
Рындин спокойно улыбнулся:
— А не рано ли, Вадим? Повторяю, нам спешить некуда. Еще успеем. Или вас уже назад, на Землю тянет?
Сокол покраснел:
— Нет, не то… не то, Николай Петрович…
— А что же?
— Я скажу вам откровенно. Меня всегда нервировала неизвестность. Я могу недурно работать, Николай Петрович (и вы это хорошо знаете), но я должен знать, что будет дальше. Вот сейчас, когда…
Сокол заметно волновался. Он поднялся, выпил воды, сел на место и опять встал:
— Ну вот, меня нервирует сознание того, что путь к возвращению домой как будто отрезан. Нет, Николай Петрович, нет, уверяю вас, я не думаю о возвращении — по крайней мере до того времени, пока найдем Василия и разыщем наши элементы. Но — с какой радостью я делал бы все, если бы знал, что эта возможность возвращения не отрезана… Ну, вот, такой я глупый, такая у меня особенность. Не могу я таиться перед вами, Николай Петрович…
Рындин слушал Сокола, не сводя с него глаз. Он помолчал с минутку.
— Садитесь, Вадим, — ответил он. — Я понимаю вас. Поймите и вы меня. Возможность возвратиться назад не отрезана.
— Как?
— У меня есть свои мысли. Позже я познакомлю вас с ними. Нужно еще все обдумать, взвесить. Во всяком случае, в своем докладе, который мы должны отослать на Землю, я не говорю, что наше положение безнадежно. Наоборот, я уверен, что мы счастливо возвратимся назад. Только бы найти Василия! Кстати — после того, как Борис сообщил, что спускается вниз, вы ничего больше не слышали от него?
— Нет.
— Вот это и беспокоит меня больше всего. Что ж, будем надеяться, что Борис найдет нашего юношу. Теперь слушайте, Вадим. Пойдите на минутку в навигаторскую рубку и напишите там письмо. Мы с вами сейчас отправим вторую ракету-письмоносца. Идите, пишите, только не слишком долго, я хочу сделать это, пока возвратятся Борис и Василий!
— Какое письмо? — Сокол очень неуклюже делал вид, что он не понимает.
— Ну, Вадим, разве мне нужно вам пояснять? Поищите в вашей памяти, может быть и найдется какая-нибудь особа на Земле, которой приятно будет получить от вас известие. Да довольно, я вам говорю, — добавил Рындин с деланною суровостью, видя, что Сокол медлит. — Разве не вы сами рассказывали мне в свое время и про вашу невесту, и про все иное? Идите, я вам говорю. А то отправлю ракету без вашего письма.
— Я, Николай Петрович, того… я уже…
— Неужели написали?
Сокол сконфуженно достал из кармана письмо. Рындин засмеялся:
— Ну, вот, а то скрывали! Надевайте скафандр, выносите ракету. Я сейчас выйду вслед за вами. Только попробую отыскать солнце. Надеюсь, что хоть на этот раз наш инфракрасный экран не откажется служить.
Уже выходя, Сокол, вспомнив что-то, спросил:
— Вы сказали, что выйдете вслед за мной? А как же вы пойдете? Ведь у нас нет четвертого скафандра. Или вы хотите без него?
— Ну, да, я пойду без скафандра, — ответил Рындин, не обращая внимания на удивление Сокола. — Не волнуйтесь, надевайте ваш. Жаль только, что я не смогу услышать вас. Вы-то будете слышать меня, а я вас — нет. Ну ничего, как-нибудь поймем друг друга. Надевайте.
— А если нападут летучие насекомые?
— Они, как мы уже установили, нападают лишь в глубокой тени. А сейчас солнце стоит высоко. Одевайтесь!
Сокол не пытался спорить дальше. Если Рындин сказал — нужно было подчиняться. К тому же, и время пройдет быстрее. Это гнетущее ожидание, пока возвратится Гуро… и какие известия он принесет? Ах, Василий, Василий, неужели же Гуро вернется без тебя?
Николай Петрович довел Сокола до дверей в коридор, который шел к наружному люку:
— Прошу, выходите. Немножко подождите меня. Да не забывайте прислушиваться тогда к моим словам.
Сокол прекрасно слышал все, что говорил Рындин. Он закрыл за собою двери, прошел в камеру, где лежали ракеты-письмоносцы, взял одну из них и с большими усилиями потащил ее к выходу. Теперь это была работа значительно более тяжелая, чем тогда, когда они выпускали письмоносца в межпланетном пространстве. Через несколько минут люк опять открылся, и из корабля вышел старый академик. Он остановился на пороге люка, протянул вперед руки, — вперед к зеленым зарослям, к скалам и папоротникам:
— Какой чудесный воздух! Какой изумительный вид, какие разнообразные краски, какие живописные растения! И сколько тайн прячется под красотою этого пейзажа!..
Он умолк. Воспоминание о Василии, о судьбе несчастного юноши возникло в его голове, как только вырвались у него слова о тайнах Венеры. Что с ним? Где он?
Свежий прохладный ветер развевал его седые волосы, откидывал полы пиджака. Прямо перед ним раскинулись буйные заросли, поднимавшиеся по склонам вверх, все густевшие и превращавшиеся в девственный первобытный лес удивительной планеты. Далекое стрекотание, какое-то мелодичное чирикание долетало до слуха Николая Петровича. Он повернул голову к Соколу:
— Слышите, Вадим? Это — звуки здешней жизни. Ах, если бы наш Василий был с нами!
Он сошел на почву и, сверяясь с записями на листке бумаги, установил на прочном треножнике ракету-письмоносца в нужном направлении. Проверил, плотно ли закрыты дверцы ракеты. Сигарка смотрела в какую-то одну точку неба, выбранную Рындиным.
— Отойдите, Вадим… Я выпускаю!
Он нажал маленький рычаг на боку ракеты и отпрыгнул в сторону. Из дюзы ракеты вылетели пламя и синий газ. Металлическая сигара с рокотом взлетела в воздух и, обвитая дымом, исчезла в тучах. Только густое синее облачко осталось от нее.
— Полетел наш второй вестник, — задумчиво произнес Рындин. — Скоро ли придется отправлять
