могли не любить его. — Она с любовью посмотрела на мужа и улыбнулась. Прошло много лет, и сейчас можно было свободно говорить об этом. — Но что-то в нём все время ускользало: взгляд, выражение лица, мысли, порой казалось, что он смеется над вами, над самим собой... или что он отлично развлекается, играя с вами... и со своей жизнью. Никогда нельзя было сказать, о чем он думает. Он позволял знать о себе лишь то, что хотел. Что-то во Фрэнки лишало меня уверенности и стабильности и заставляло все время пытаться определить свои чувства к нему... Да, — Джанет улыбнулась Джерри и Мартину, — по-моему, в этом-то все и дело! С ним вы всегда чувствовали себя неуверенно, он никогда не давал шанса ответить, объяснить. То, что причиняло вам боль, его даже не обижало. Фрэнки всегда был сам себе хозяин. Создавалось впечатление, что он постоянно подталкивает вас к каким-нибудь поступкам, чтобы потом посмеяться независимо от того, сделали вы их или нет. Не знаю. Кажется, к нему никогда нельзя было заглянуть в душу. Он всегда носил столько масок, что никто не знал, какая настоящая.
Как бы то ни было, это не имело никакого значения. Хотелось вам этого или нет, но вы любили его. Возможно, очаровывал тот вызов, который бросала его сильная личность. — Джанет посмотрела на мужчин, и внезапно в ее глазах блеснули слезы. Она безуспешно попыталась вытереть их платочком. — Наверное, я просто дура... сентиментальная дура, но мне так хорошо, когда вы оба рядом... Если бы вы знали, как было одиноко без вас... Джерри в Сайпане, ты во Франции, а Рут... — Джанет вновь приложила к глазам платок. — Пойдемте в гостиную пить кофе.
Мартин Кэбелл улыбнулся. Джерри нагнулся через стол и взял жену за руку.
— Если ты и дура, то очень славная, дорогая, и я тебя за это люблю!
Часть 3
Глава 1
На следующее утро я проснулся в незнакомой комнате и уставился в потолок. Потом медленно обвел взглядом комнату и наконец понял, где я. В Балтиморе. Проснувшись окончательно, я встал и начал одеваться. Одевшись, умылся в тазу, который стоял в углу комнаты. Интересно, подумал я, что там сейчас в Нью-Йорке? Наверное, первым делом брат Бернард дал телеграмму дяде Моррису. Как только он получит ответ, то сразу бросится в полицию. Фараоны начнут проверять вокзалы и в конце концов выяснят, что я взял билет в Балтимор. Не такой уж я дурак, чтобы не понимать, что долго скрываться мне не удастся. Необходимо поскорее съехать из отеля и затеряться в городе.
Я окинул номер последним взглядом и спустился вниз. Вернул портье ключ и сообщил, что уезжаю. Он молча бросил ключ на стол и вернулся к чтению газеты. Я тоже купил газету в табачном киоске в холле и вышел на улицу. Через несколько домов находился небольшой ресторан, и я заказал на завтрак сок, яйца и кофе, все за двадцать пять центов. Нашел в газете объявления о приеме на работу и принялся изучать. В нескольких местах требовались дети — посыльные, помощники и тому подобное. Я отметил их карандашом и начал завтракать.
К обеду я проверил все объявления, но работы так и не нашел. Пару раз заблудился, но каждый раз мне вежливо указывали дорогу. Это вам не Нью-Йорк, где тоже объяснят дорогу, но у вас останется впечатление, что они смеются над вашим невежеством.
Я решил, что необходимо найти ночлег, прежде чем продолжать поиски работы, и опять развернул газету, на этот раз на странице с объявлениями о сдаче жилья. Все квартиры, похоже, сдавались в одном районе. Я пообедал в ресторане и выяснил, как туда добраться. После обеда доехал на троллейбусе до Стаффорд-стрит. Район оказался не очень богатым — серые и коричневые дома, в окнах маленькие объявления «Сдается», «Сдается комната». Я шел по улице, пока не увидел сравнительно чистый дом. Поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка, но дверь никто не открыл. Через несколько минут я позвонил второй раз, но мне вновь никто не ответил. Я уже начал спускаться с крыльца, когда услышал за спиной скрип открываемой двери. На пороге стояла старуха со смешными ленточками в волосах.
— Какого черта ты будишь людей в такую рань? — возмутилась она высоким, слегка дрожащим голосом.
— У вас на окне объявление, мэм, — ответил я, показывая на окно. — «Сдается комната».
— А, это... Не называй меня «мэм».
— Оно еще действует?
— Нет, — быстро ответила старуха. — Комнату вчера сняли. Я просто забыла его убрать.
— Тогда извините. — Я начал спускаться по ступенькам.
— Молодой человек, молодой человек, вернись! — остановила она меня на полпути.
— Да, мэм? — Я опять поднялся на крыльцо.
— Не называй меня «мэм». Мне это не нравится.
— Простите, — извинился я.
— Приезжий? — поинтересовалась старуха, не сводя с меня пристального взгляда.
Настроение сразу упало. Если какая-то бабка раскусила меня за какие-нибудь три минуты, шансов остаться незамеченным совсем мало.
— Да, — ответил я. — А что?
— Ничего. Откуда ты? Из Нью-Йорка?
— Не ваше дело! — огрызнулся я. Меня начал злить допрос. — Я спросил о комнате, а оказалось, попал в полицейский участок. Я пошел.
— Подожди. Я не хотела тебя обидеть. Может, у меня и найдется комната. Входи.
Я вошел в прихожую. Справа виднелась большая дверь. Она вела в огромную комнату, в которой стояли диваны и кресла. В углу находилось большое пианино с несколькими пустыми бутылками из-под виски на крышке. Пепельницы были завалены окурками. Окурки лежали и у огромного старомодного камина у противоположной стены. Воняло затхлым табаком, виски и больницей.
— Фу, какая вонь! — рассердилась старуха, шумно втягивая в себя воздух.
Она открыла окно, и в комнату ворвался свежий воздух.
— Садись, садись. — Она показала на один из диванов, а сама достала из небольшого шкафчика бутылку джина, плеснула в стакан и залпом выпила.
Старуха проглотила джин, даже глазом не моргнув. Затем опять принюхалась.
— Сейчас, кажется, лучше.
Она представляла собой странную картину — какое-то старинное кимоно, седые волосы собраны в пучок ленточками, легкий румянец от джина. Мне она показалась очень смешной, и я с трудом боролся со смехом. Старуха уселась на диван и уставилась на меня. Несколько минут мы просидели молча. Я уже начал ерзать под ее пристальным взглядом, когда она спросила:
— Сколько тебе лет?
Я сразу насторожился, и она это заметила.
— Девятнадцать, — солгал я.
— Гммм... Почему уехал из Нью-Йорка?
— Не ваше дело! — возмутился я. — Я уже говорил, что мне нужна комната. — Я начал вставать.
— Подожди минутку, подожди. — Она жестом остановила меня. — Не будь таким недотрогой.
— Ладно. — Интересно, думал я, что ей нужно? Берлога здорово смахивала на бордель, уж очень сильно здесь воняло. Я бы ни за какие деньги не согласился здесь жить.
— Неприятности с девушкой? — Я покачал головой. — Тогда, может быть, с копами?
Возможно, подумал я, как только брат Бернард сообщит в полицию о моем исчезновении. Я равнодушно пожал плечами.
— Ага... — радостно улыбнулась старуха, довольная своей проницательностью. — Я так и думала. Что собираешься делать в Балтиморе?
— Найду работу и комнату, если удастся когда-нибудь отсюда выбраться!
Она громко расхохоталась.
— Не успел войти, а уже собираешься уходить! — Женщина неожиданно перестала смеяться и подозрительно уставилась на меня. — Не вешай мне лапшу на уши! Хочешь, я расскажу, что случится, когда ты уйдешь? Фараоны немедленно заметут такого типа, как ты, и отправят в Нью-Йорк! Ты и глазом не успеешь моргнуть.
Я молча смотрел на нее. Она вскочила и принялась нервно ходить взад-вперед.
— А ты не очень разговорчивый!
