Видимо, из-за того, что она так и не могла понять, что же она хотела бы — или не хотела — открыть на нем.
А тем временем ее сны наполнялись фантастическими сексуальными картинами, в которых участвовали все, кого она знала, даже родители и младший брат. По утрам она теперь просыпалась измученной от бесплодного желания спокойно уснуть.
Теперь она занималась мастурбацией регулярно. Вначале только в своей ванне, затем и в кровати. Но вскоре и этого оказалось недостаточно. День между сном и бодрствованием стал казаться ей слишком долгим. Она научилась так манипулировать, что умудрялась избавиться от напряжения буквально за считанные минуты. Несколько раз в день во время работы в клубе она вдруг исчезала в дамском туалете. Тщательно запирала за собой дверь. Лихорадочно задирала платье. Спускала трусики. Откидывалась на сидении унитаза и отдавалась тому сладостному чувству, которое приносили ей ее собственные нежные пальцы. Через несколько минут она уже возвращалась на работу, словно ничего не произошло.
Но за все то время, пока в ней развивался этот бурный внутренний процесс, внешне она почти не менялась. Во всяком случае, на ее лице ничего не отражалось. Может быть, она стала вести себя с молодыми людьми чуть более напряженно, резко просто потому, что не доверяла себе. Она теперь избегала парней, старалась не прикасаться к ним и не позволять им прикасаться к ней. Даже Берни, если, конечно, ей удавалось. Теперь она не дожидалась, чтобы он подвез ее на машине, а уходила сразу же после окончания работы, стараясь как можно скорее укрыться в безопасности своей постели.
Однажды Берни остановил ее.
— В чем дело, Джери-Ли? — спросил он. — Я что-то не так сделал?
Она покраснела.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Ничего не произошло.
— Уже больше двух недель прошло с тех пор, как мы были вместе. И ты ни разу больше не просила подвезти тебя домой.
— Я последнее время слишком устаю, чтобы ждать, когда ты освободишься.
— Это правда? Ты уверена, что причина только в этом?
— Уверена.
— А сегодня подождешь меня?
Она поколебалась мгновение, затем кивнула: О'кеи!'. В горле возник комок, и со странным ощущением, что она вот-вот расплачется, она поспешила в обеденный зал накрывать к обеду свои столы.
По дороге домой Берни свернул к площадке на мысе.
— Не останавливайся, Берни, — попросила Джери-Ли напряженным, чужим голосом. — Я действительно очень устала.
— Я хочу поговорить с тобой, вот и все, — сказал Берни, останавливаясь и выключая мотор.
В тишине стала слышной музыка, льющаяся из автомобильного радиоприемника. Звуки ее уплывали к морю, растворяясь в ночном воздухе...
Он достал сигареты.
— Ты все еще куришь?
— Угу... — он обернулся к ней и посмотрел на нее в профиль. Она сидела, прислонившись к дверце так, чтобы быть как можно дальше от него. — Я тебе больше не нравлюсь, Джери-Ли?
— Ты мне нравишься по-прежнему, так же, как и всегда.
— Появился кто-то еще другой? — спросил он. — Я знаю, ты ходила в кино с Мартином пару недель назад. Она медленно покачала головой.
— Тогда я ничего не понимаю, — сказал он растерянно и обиженно одновременно.
— Отвези меня домой, Берни.
— Джери-Ли, я люблю тебя!
Его слова будто прорвали незримую плотину — она почувствовала, что из глаз у нее потекли слезы, и, закрывая лицо руками, она сотрясалась от рыданий.
Он перегнулся к ней и привлек к себе.
— Джери-Ли, — прошептал он мягко. — Что с тобой? Что случилось? В чем дело, девочка?
— Не знаю... Ничего не знаю, — ответила она еле слышно, так как уткнулась ему в плечо. — Мне иногда кажется, что я схожу с ума... У меня появляются такие дикие мысли...
— Дикие мысли?
— Я просто не могу даже сказать вслух! Это слишком... это ужасно, — ей удалось взять себя в руки. — Прости, Берни.
— Господи, Джери-Ли, за что я должен тебя прощать? Я хотел бы помочь, если бы смог.
Он осторожно взял ее за подбородок и, повернув ее лицо к себе, нежно поцеловал.
В первый момент губы ее были мягкими, дрожащими. Но вдруг ее язык проник между его губ. Сначала он растерялся от изумления, затем ее возбуждение передалось ему. С силой, даже с откровенной грубостью он привлек ее к себе так, что ее упругие груди вдавились где-то около его сильно бьющегося сердца. Она замерла. Тогда он, словно пробуя, осторожно взял одну ее грудь в свою широкую ладонь и сразу же почувствовал, как участилось ее дыхание. Но она не оттолкнула его, как делала прежде.
Ее покорность придала ему смелости, — он просунул руку под платье, а затем и под бюстгалтер. Погладил теплую нежную кожу, начал ласкать, нащупал сосок, затвердевший под его пальцами. Она застонала, ее затрясло в его объятиях, и он почувствовал, как все его естество напряглось до предела. Он выдохнул, почти простонав:
«Джери-Ли!», — опрокинул ее на сиденье, накрыв своим тяжелым сильным телом, и стал судорожно возиться с ее платьем. Одна грудь Джери-Ли выскользнула, и он приник к ней ртом, целуя твердый, торчащий сосок. Она стала задыхаться и одновременно почувствовала, как что-то твердое и горячее уткнулось ей между ног, настолько горячее, что она ощутила это сквозь ткань его брюк и своего платья. Джери-Ли начала ритмично покачиваться...
Оргазм пришел к нему внезапно и был для него полной неожиданностью — все его большое тело вдруг дернулось, словно от судорог, его выгнуло, и сразу же в брюках стало мокро и горячо. Сперма, казалось извергалась бесконечно.
— О Боже! — вздохнул он наконец и затих.
Некоторое время и она продолжала изгибаться под ним, крепко зажмурившись, затем замерла и открыла глаза.
Он посмотрел в них.
Что-то новое появилось в их выражении, такое, что он раньше никогда не видел ни в ее глазах, ни тем более в глазах других девушек.
Если бы он осмелился спросить Джер-Ли, она бы могла сказать ему, что открыла в себе нечто такое, о чем давно догадывалась и чего боялась.
Но он ни о чем не стал спрашивать. Он сел, не спуская с нее глаз.
Брюки промокли так сильно, что промочили даже ее платье.
— Ради Бога, извини, — пробормотал он наконец.
— Ничего... — сказала она тихо.
— Я потерял голову. Запачкал тебе платье...
— Не беспокойся, — сказала она неожиданно для него совершенно спокойным голосом.
— Больше этого никогда не случится, я обещаю.
— Я знаю, — сказала она. — Теперь ты отвезешь. меня домой?
— Но ты не сердишься на меня? Скажи, правда не сердишься!
— Нет, Берни, не сержусь, — она вдруг улыбнулась и поцеловала его в щеку. — Спасибо, Берни!
— За что? — удивился он.
— За то, что ты помог мне понять... Он повез ее домой, ломая голову над тем, что она имела в виду, но так и не понял.
Как ни странно, после того вечера наступил перелом. Стало легче.
Наверное, потому, что она убедилась: ее подозрения относительно своих физических особенностей подтвердились. Она теперь воспринимала собственную сексуальность как данность.
К сожалению, ей не с кем было поговорить. Во всяком случае, не с матерью, которую Джери-Ли считала
