— Ха, девочка! Шлюха она!
В тот же миг его голова дернулась от тяжелой пощечины. Питер поднял на жену изумленный взгляд и, кажется, слегка протрезвел. Он впервые видел Кэтти в таком состоянии. Вместо привычно тихой и робкой перед ним сейчас стояла разъяренная женщина с белым от гнева лицом.
— Заткнись, никчемный мужик! У девочки мозгов больше, чем у тебя, взрослого дурака! Если бы не она, мы сейчас уже сдохли бы с голоду!
Кэтти резко повернулась и пошла к спальне, но перед самой дверью остановилась.
— Запомни: кормилец в этой семье — Мария. А ты — нахлебник. Дармоед. Слава Богу, что девочка пошла в своего отца. Ты не стоишь и мизинца настоящего мужика, такого, каким был Генри. Я молю Всевышнего, чтобы твои родные дети были похожи на моего покойного мужа, а не на тебя!
Питер вскочил и, качаясь, побежал к входной двери.
— Я покажу вам, кто здесь хозяин! В моем доме шлюх не будет!
Пытаясь остановить пьяного, Кэтти повисла на его плече:
— Не смей ее трогать, скотина! Она — моя дочь, а не твоя!
Питер резко взмахнул рукой, и Кэтти отлетела к столу, ударившись животом об острый край. Горячая волна боли прокатилась по телу женщины, перед глазами проплыл красный туман. Через эту колеблющуюся пелену Кэтти видела, как Питер выдернул из брюк широкий ремень и взмахнул им перед самым ее носом. Сквозь звон в ушах донеслись обрывки брани:
— Прикуси язык... баба! ... или я проучу тебя как следует! Вот увидишь... после выволочки станет шелковой!
Злобно рыча, Питер выскочил на лестничную площадку.
Борясь с приближающимся обмороком, Кэтти на ватных ногах доковыляла до двери. Боже, он сошел с ума. Дочка была права, когда не хотела видеть Питера в их доме. Ах, почему Кэтти ее не послушалась! Как хорошо, как спокойно они жили бы теперь! Вдвоем с Марией...
В висках болезненно затикал какой-то маятник, к горлу подступила тошнота. Теряя последние силы, Кэтти схватила Питера за руки и рывком повернула лицом к себе. Ее угасающий взгляд остановился на выпученных глазах мужа, с губ слетел внятный шепот:
— Не смей! Если ты дотронешься до нее хотя бы одним пальцем, я вышвырну тебя вон!
Внезапно Питер протрезвел. Поеживаясь под ненавидящим взглядом, он стряхнул с себя ее руки и, перешагивая через порог, злобно пообещал:
— Ну, ладно. Только запомни: грехи твоей дочери упадут на твою голову.
Кэтти уже ничего не слышала. Лицо мужа расплылось в прямоугольнике открытой двери и померкло. Качнувшись, она неожиданно громко вскрикнула:
— Мария!
В этот миг вечность приняла облик лестничного пролета и поглотила несчастную.
Молодые люди беззаботно болтали на крыльце, когда до них донесся пронзительный вопль. Мария вскинула голову и молча понеслась вверх, Майк ринулся следом. Как подкошенная, девушка упала на колени возле изломанного женского тела.
— Мама... Ну, мама...
Майк слышал голос Марии и не узнавал его. Сейчас это был тоненький отчаянный крик беспомощного ребенка. Светлые волосы рассыпались по замусоренным ступеням, когда она прижалась губами к неподвижно-спокойному лицу матери.
— Мама!
— Кэтти!
Майк поднял голову — на верхней площадке стоял грузный мужчина. Серое лицо застыло, губы тряслись.
— Мария! Что случилось?
Судорожно дернув головой, девушка подняла остановившийся взгляд, и из ее широко открытых глаз на Майка выплеснулось беспросветное горе. Он обнял Марию за плечи:
— У кого-нибудь из соседей есть телефон?
Ответа не последовало. Дрожа всем телом, Мария беззвучно раскачивалась над мертвой матерью, по- видимому, ничего не слышала.
Волоча по ступеням ноги и держась обеими руками за перила, спустился серый мужчина. На нижней площадке открылась дверь, из нее выглянул заспанный человек. Майк подскочил к нему:
— Произошло несчастье. Можно от вас позвонить?
Человек молча кивнул и посторонился. В квартире немолодая женщина поспешно натягивала халат. Тоже молча она подвела Майка к телефону. И тут с лестницы донесся чуть слышный, щемяще-жалобный то ли стон, то ли шепот, от которого у Майка горестно сжалось сердце. Он бросил трубку, выбежал на площадку — плакала Мария. Майк слышал ее плач первый и последний раз.
16
Только через неделю Мария снова пришла в «Золотое сияние». Осунувшаяся, с черными тенями вокруг сухих безжизненных глаз. Все, что происходило после смерти матери, казалось ей неотвязным тягостным сном.
Сначала были похороны. Простая скромная панихида в церкви Святого Августина, во время которой добрый отец Янович очень хорошо сказал про мужество Кэтти. Он помолился о том, чтобы ее дети следовали примеру матери не только в жизни, но и в католической вере. За катафалком на кладбище ехала всего одна машина. В ней сидели Питер и молчаливая, словно неживая, Мария. Недорогие похороны закончились быстро. Кэтти опустили в могилу и закопали, а Питер с Марией вернулись в осиротевший дом. Там их уже поджидали попечители и соседка, мать толстушки Фрэнси, присматривавшая за ребенком. Соседка тут же ушла к себе, а попечители приступили к выполнению своей миссии.
Их было двое: молодой человек и пожилая дама. От имени благотворительных организаций они выразили озабоченность судьбой младенца и поинтересовались, сумеет ли семья обеспечить ему надлежащий уход. Мария похолодела от страха, поскольку эти люди могли забрать у нее маленького Питера, но уже через секунду справилась со своей растерянностью и принялась горячо убеждать обоих гостей в самом серьезном отношении к братику. Она сказала, что сможет ухаживать за ним днем, а Питер, то есть отец, будет это делать вечерами, когда Мария занята на работе. В конце концов попечители согласились оставить ребенка до нового учебного года и ушли.
Девушка остановилась у входа в зал. Как странно: мамы уже нет, а здесь ничего не изменилось. Дешевая мишура на стенах, пыльные голубые плафоны, усталые, постоянно фальшивящие оркестранты — все то же.
Подошел вышибала с привычно-невозмутимым выражением на тупой физиономии:
— Мистер Мартин просит вас зайти к нему.
Она молча кивнула, пересекла зал и постучала в дверь. Изнутри послышался знакомый — неприятный голос:
— Войдите.
Мария открыла дверь и, поскольку Джокер Мартин был занят разбором бумаг на своем столе, остановилась у порога. Наконец, он поднял голову, и девушка вошла.
— Вы хотели меня видеть?
— Да. Садись. Сейчас я освобожусь.
Мария тихонько опустилась на стул перед столом и впервые внимательно рассмотрела лицо Мартина. Глубокие морщины делали его жестким, а седина подчеркивала хищный холод голубых глаз. Тонкие, нежно изогнутые губы не сочетались с твердым квадратным подбородком, словно предназначались мягкому застенчивому человеку, а по ошибке достались Джокеру. Через некоторое время он отложил бумаги и тихо сказал:
— Прими мои соболезнования, Мария.
Девушка быстро опустила лицо, как будто рассматривала свои руки, проглотила подкативший к горлу ком.
— Спасибо.
Джокер деликатно помолчал еще минуту, потом объявил:
