становятся невротиками на антропоморфный лад. Верно? Как бы то ни было, мне приходится держать его взаперти. И ты просто не представляешь себе, до чего мне стыдно. Так что для облегчения собственной совести и ради его «усохшей души» я хочу, чтобы ты выпустил Моряка на свободу.
– Но… но мне казалось, что Моряк родом из
– Хватит говорить со мной так, словно я из ума выжила. Бразилия, Перу – джунгли Амазонки, они джунгли Амазонки и есть. Птицы и звери государственных границ не признают. Они не настолько глупы.
– О'кей, но я-то не еду ни в какие джунгли. Я еду в Лиму. – Свиттерс усиленно изображал беззаботность, отчего голос его звучал невнятно и приглушенно. – Лима – это на побережье. А вокруг – пустыня. До Амазонки сотни и сотни километров. – Он обернулся к клетке. Моряк терзал виноградную гроздь, но голову склонил набок, уставив один блестящий глаз на Свиттерса, как если бы птица заметила его неадекватное состояние. – Извини, птичка, извини, старина, если ты надеешься упорхнуть домой в изумрудные леса, придется тебе подождать сезонных скидок на авиаперелеты.
Маэстру его слова не позабавили и не разубедили.
– Твой тон меня разочаровал, – промолвила она. Зрачки Свиттерсовых яростных, гипнотических зеленых глаз расширились и походили на горелки кукольной плиты. Однако старуха глядела в них, не робея. – Ненадолго отклониться от маршрута – вот и все, о чем я прошу. Возможно, это и означает лишнюю дырочку в твоей дорожной карте, но тебе придется на это пойти – ради меня.
– О нет. Нет и еще раз нет. Для меня любое «ненадолго» – это века. Если я не уберусь из Южной Америки за сорок восемь часов, я откажусь тем самым от всех надежд на грядущее счастье. Не могу, Маэстра. Это тяжкое испытание; ты просишь слишком многого.
Старуха свела испещренные старческими пятнами ладони с таким резким звуком, что попугай вздрогнул и замахал крыльями.
– В таком случае я уже не прошу. Я требую.
Свиттерс широко ухмыльнулся. В тот момент он любил весь мир, включая Южную Америку и требовательную старуху-матриарха, но позволять собой манипулировать отнюдь не собирался.
– Ты забываешь, что я – единственный член нашей семьи, которого тебе никогда не удавалось запугать или взять под контроль. Вот поэтому ты во мне и души не чаешь. Так что можешь…
– Хе! Я тебя терплю до того предела, до которого и впрямь терплю, потому что ты – единственный из нас, у которого всегда найдется в рукаве карта-другая. В данном случае, боюсь, твои же фокусы тебя и погубят. – Она выдержала недолгую паузу для вящего эффекта. – Знай, дружок, так уж вышло, что у меня тут в отдельной директории собраны все электронные любовные записочки, что ты слал Сюзи за последние шесть месяцев.
– Быть того не может! – уверенно выпалил Свиттерс, хотя некий внутренний голос подсказывал, что старуха не блефует.
– Спорим? – Маэстра направилась прямиком к тому из двух компьютеров, что поменьше и постарее, Mac Performa 6115, и через пару минут уже вывела на экран текст. – Ага, вот, датировано тридцатым сентября. Хм-хм… Зачитываю дословно: «Мечтаю поприветствовать твою дельту, как петух приветствует зарю».
– Ох, Боже ты мой. – Покраснев до корней волос, Свиттерс тяжело рухнул на стул и тихонько замурлыкал «Пришлите клоунов».
В последующей дискуссии с уст Свиттерса то и дело срывалось слово «шантаж». Он произносил его без обиды, Маэстра отвечала без чувства вины.
– Просто не верится, что моя родная бабушка опустилась до шантажа. – Свиттерс встряхнул темно- русыми локонами. Он был уязвлен в самое сердце.
– Никто другой тоже не поверил бы. Но как не поверить омерзительным доказательствам Сюзиной электронной почты? Спрашиваю тебя еще раз: хочешь ли ты, чтобы твоя матушка и отчим прочли эти письма? А твое начальство в Виргинии? Ты хорошенько подумай.
– Шантаж гнуснейший. Каламбур – случаен.
– Шантаж, да, но во имя благородной цели. Не принимай близко к сердцу. И, знаешь ли, я тут размышляла, не изменить ли мне завещание. Скорее всего клубу «Сьерра» коттеджик на Снокуалми все равно ни к чему, так что я подумывала – подумывала, не больше! – не оставить ли его тебе.
– Я…
– Цыц. Молчи и слушай. А мой Матисс, от которого ты всегда был в телячьем восторге? На данный момент он предназначается художественному музею в Сиэтле, однако меня нетрудно убедить оставить его в семье. Если, например, Моряк будет выпущен на волю и на душе у меня станет спокойно.
– Подлого шантажа недостаточно. Теперь еще и подкуп.
– Ага. Старые добрые кнут и пряник. Что может быть лучше?
– Ты с самого начала сознавала, что просто подкуп не сработает.
– Меркантилизм – один из тех немногих пороков, которые тебе не свойственны. Однако даже у тебя в глубине души трепыхается чувство самосохранения.
Свиттерс предпринял последнюю попытку уйти от неизбежного.
– Возможно, Маэстра, тебе это не приходило в голову, поскольку ты не путешествуешь, но возить живых зверей и птиц из одной страны в другую не то чтобы дозволяется. В большинстве стран очень жесткий карантинный режим в отношении домашних животных. Держу пари, что в Перу…
– Свиттерс! Да ради всего святого, ты же агент ЦРУ! Уж разумеется, у тебя есть свои способы протащить любые запрещенные к провозу предметы через жесточайшую таможню. Ты мне сам как-то рассказывал: это все равно что дипломатическая неприкосновенность, только лучше.
Разбитый наголову Свиттерс сполз со стула еще ниже. В этом положении тыква оказалась у него ровнехонько на уровне глаз, и ему померещилось, будто он видит, как семечки кружатся внутри по спирали, точно звезды в галактике или пчелы в улье.
До отвращения собой довольная Маэстра важно прошествовала к нему, позвякивая браслетами, и игриво ткнула ему в шею тростью.
– А ну выпрямись, парень. Уж не хочешь ли ты вырасти Квазимодо? – Откуда-то из недр богато украшенного парчой кимоно она извлекла сложенный втрое мятый розовый листок. – От шантажа с подкупом аппетит здорово разыгрался. Давай-ка пообедаем. – Она бросила на стол между ним и тыквой дешевенькую рекламку и радиотелефон. – В торговом центре «Магнолии» открылся новый тайский ресторанчик. А закажи-ка на нас обоих! За пять лет в Бангкоке ты наверняка обзавелся толикой профессионального опыта.
Ему полагалось проголодаться (пинта эля «Редхук» на рынке Пайк-Плейс – вот и весь его завтрак), точно также, как ему просто
Не видя способа уклониться и рассчитывая угодить, Свиттерс изучил меню и снял трубку. Заказывая блюда типа «том кахпуг» и «пактуд так» (названия, произносившиеся так, будто человек с заячьей губой выпрашивает тапок), он с легкостью воспроизводил прихотливые интонации тайского языка. Даже официант принимал его за соотечественника до тех пор, пока Свиттерс не объяснил, что, невзирая на безупречное произношение, он, по правде сказать, не говорит на языке, который, по всей видимости, был изобретен древнеазиатскими предками Элмера Фадда.[12]
Не прошло и получаса, как на столе в библиотеке уже громоздились запотевшие картонные коробки с благоухающей снедью. Старую комнату, переоборудованную по последнему слову техники, оживили запахи лимонной травы, пасты «чили» и кокосового молока.
Раз пять подцепив вилкой обжигающий «пла лард прик», Маэстра задремала на вращающемся стуле – и
