усиленного промывания мозгов не прошли бесследно – евреи избавились от своих былых матриархальных симпатий. Лишь во славу Яхве – его и только его одного – они заново отстроили страну, отстроили столицу и Храм. Второй Храм – хотя и не уступал размерами первому – был прост и незамысловат: несуразная, бедная, на скорую руку возведенная культовая домина, взгромоздившаяся поверх кучи развалин. Ни Богиня, ни Раковина ни разу не удостоились приглашения заглянуть внутрь этой версии – однако это еще не значит, что дни и ночи их пребывания на Храмовой горе подошли к концу.
– Ой! – воскликнула Ложечка. – Кажется, я вспомнила. Мы еще с вами сидели в том месте, где было полным-полно этих самых окаменелых членистоногих. Вам еще тогда показалось, будто Раковина и Посох предпочли добровольное изгнание, однако затем Раковина объяснила, что, как только им удалось бежать от учиненного вавилонянами грабежа и насилия, они продолжили свое дело. Я правильно вспомнила, сэр/мэм?
– Абсолютно. Как говорится, под спасительным покровом темноты мистер Посох и мисс Раковина тихонько прошмыгнули с Масличной горы и при свете звезд проделали путь до ближайшей деревни – уже забыл, как она называлась, – жители которой, как им было известно, поклонялись их Богине, и там положили себя на порог дома, где жила жрица. Утром их без каких-либо вопросов впустили в дом, стряхнули с них пыль, расцеловали и поместили на алтарь. А поскольку вавилоняне сами любили Иштар, то, даже будучи оккупантами, не выказывали враждебности по отношению к тому роду деятельности, каковым занимались мистер Посох и мисс Раковина. Иудея в то пору прозябала на хлебе и воде: населенная разрозненными пастушескими племенами, она не шла ни в какое сравнение с тем, какой была в славные времена Первого Храма, но наши друзья, судя по всему, не придавали тому особого значения и вместо того, чтобы лить слезы и сокрушаться, делали свое дело. Как выразился мистер Посох, человеческие капризы не мешают звездам. Во времена изгнания они с Раковиной трудились точно так же, как и ранее, и притом всего в нескольких милях от Иерусалима. Вернее, того, что от него осталось.
– Но ведь после того, как евреи вернулись…
– Эх, по возвращении евреев из Вавилона все стало не так. Идолопоклонство искоренялось со страшной жестокостью.
– И это правильно! – откликнулась Ложечка, ничуть не сомневаясь в своей правоте. И, грациозно вращаясь на ручке, направилась в дальний угол подвала, где между собой совещались Посох и Раковина. – Не в обиду вам будет сказано, – добавила она.
– Моя дорогая, – отвечал(а) Жестянка Бобов, – не кажется ли вам, что часто так называемый идол не более чем уничижительное прозвище чьего-то божества? Нехристианину статуя Иисуса Христа тоже может показаться идолом.
– Кощунство! Существует только один-единственный Бог!
– И кто же он, моя дорогая мисс Ложечка? Серебряных дел мастер из Филадельфии, благодаря которому вы появились на свет?
– Вы не хуже меня понимаете, кого я имею в виду.
– Я бы мог(ла) постараться угадать наобум. Как неодушевленный предмет меня, должен(на) вам признаться, всегда смущает пустая болтовня религии. Убежден, что Посох и Раковину с религией связывают совсем иные отношения, нежели людей. В Библии идолом именуется любое божество, кроме Яхве. Но есть и второе определение, согласно которому «идол» – это любой предмет, которому поклоняются люди. Специально для вас подчеркиваю, мисс Ложечка, – предмет. То есть любой из нас. То есть мы с вами, если кому-то взбредет в голову, – тоже способны выступать в роли идолов. Вы представляете себе культ Пресвятой Десертной Ложки? Или святилище Великой Консервной Банки? Или Церковь Грязного Носка? Нет-нет, я по вам вижу, что не можете. Ничего страшного. Вы бы отлично вписались в иерусалимскую жизнь по возвращении евреев из Вавилона, хотя должен(на) заметить, там было негусто по части сливочной карамели. А вот наши новые друзья в тамошнюю жизнь больше не вписались. И проведя несколько десятилетий, так сказать, в подполье, были вынуждены, задыхаясь в корзине с шерстью на спине верблюда, искать убежища в Финикии.
– Жуть какая!
– Зато какое приключение!
– Зато какие невзгоды!
– Зато есть что вспомнить. Все зависит, как на это посмотреть. Как бы то ни было, в Финикии они провели долгий срок. После того, как Иудея попала под власть греков – что произошло, если не ошибаюсь, лет этак за триста тридцать до нашей эры. Правильно я говорю, мистер Носок? – Господи, он не слушает! – в принципе им ничто не мешало вернуться назад, тем более что греки обожали красивые вещи и вообще были язычниками от макушки по пят. Но ваши с нами Посох и Раковина были счастливы в родной Финикии, где им никто не мешал заниматься своим делом.
– Да, но порознь.
– Вы правы. Мисс Раковина удостоилась места в великолепном сидонском храме – кстати, это родной город Иезавели, а мистер Посох немало поплавал по морям. Бывало, скитался месяцами. На финикийских кораблях имелись жрецы, и они нашли Посоху применение. Этакое удивительное сочетание научных и духовных обязанностей.
– Но все равно порознь.
– Нет. В древние времена слово «научный» и слово «духовный» были едва ли не синонимами. В некоем высоком смысле они таковыми являются и поныне.
– Я не об этом, глупыш. Я хочу сказать, что Раковина и Раскрашенный Посох были разлучены. Какая жалость!
– Вы действительно считаете, что они переживали по этому поводу? Что ж, не исключаю такой возможности. Как бы то ни было, в конце концов они вернулись. И воссоединились в Храме Ирода. Прямо- таки как в голливудском фильме.
– Ах!
Ирод был семитом, наполовину евреем и царем Иудеи, однако у него на заднице, можно сказать, была поставлена печать «Собственность Римской империи», и все, кто только мог, ему об этом напоминали. Он стоял на голове и выплевывал шекели, лишь бы завоевать расположение евреев, но проникнуться к Ироду любовью – это все равно что пытаться изложить квантовую теорию на мексиканской открытке. На протяжении столетий иностранная солдатня учиняла здесь грабежи, насилие, пытки, унижение, резню такие страшные, такие кошмарные, какие иерусалимским евреям было невозможно забыть. И пусть Ирод расчесывал волосы на пробор, как и евреи, пусть он наводил блеск на своих башмаках, как и евреи, пусть он обкорнал свой член, как и евреи, пусть он плевался на каждую первую встречную свинью, как и евреи, но получив половину хромосом из Эдома, а трон (а с ним и право собирать налоги) из Рима, он оставался в глазах местного населения приспособленцем-иностранцем, которому ни при каких обстоятельствах не было доверия.
За двадцать три года своего правления Ирод разве что на ушах не стоял, лишь бы доказать свою преданность Иерусалиму, включая восстановление архитектурных памятников и религии (здания, что наспех возвели вместо тех, что были разрушены вавилонянами, по крайней мере выполняли свои функции, а вот иудаизм к концу греческой оккупации самым бесцеремонным образом подзажали). И хотя все эти жесты доброй воли со стороны Ирода встречались довольно дружелюбно, а иногда и с аплодисментами, сам он оставался весьма непопулярной фигурой – по крайней мере до того момента, когда он решил продемонстрировать воистину царскую щедрость, восстановив во всей его былой красе и славе Второй Храм.
Неказистый с самого начала Второй Храм был превращен эллинистами в голый выгоревший остов. Тем не менее он простоял четыре столетия, и проходившие в нем ритуалы произвели на оказавшегося в этих краях Александра Македонского такое сильное впечатление, что царь согласился его не трогать. Все пришли в жуткий восторг – хотя, не исключено, у кого-то и возникли подозрения, – когда Ирод взялся за молоток, краски и кисть. Но Ирод знал, что делал.
Чтобы успокоить своих подданных, убедить их, что у него и в мыслях нет сносить существующий Храм или же, не дай Бог, не довести до конца свой грандиозный замысел, Ирод целых восемь лет посвятил поискам нужных ему строительных материалов и подбору и обучению рабочей силы. Внутренняя часть комплекса была поручена бригаде из тысячи еврейских жрецов – они клали камень в соответствии с только
