оставался включенным. Люба стояла на кровати, на четвереньках, одетая только в футболку, повернувшись задом к двери. Торжественно и безмятежно. Ее ноги были раздвинуты. Ее анус и ее пизда призывали наслаждаться этим зрелищем бесконечно, похотливо, потому что она была раскрытая, спелая, доступная.
Француз стоял на пороге, словно загипнотизированный порнографическим спектаклем нашей авантюры. Я попросил его подождать минутку и подошел к кровати. Быстро заглянув в свой собственный чемодан, я вытащил галстук и черный кожаный ремень, которым привязал руки Любы к углу кровати. Ей пришлось подвинуться, чтобы встать на кровати в подходящую позицию. Спина прогнулась, она поймала равновесие и теперь ей было удобно стоять, и я расставил ее ноги пошире. Теперь пизда просто зияла. Я нашел в ее сумочке шелковый шарф и обвязал ей голову, лишив любой возможности видеть происходящее.
— Сейчас, — обернулся я к незнакомцу. Он уже снимал брюки и вытаскивал свой член. Это был грандиозный экземпляр. Необрезанный, толстый и испещренный венами, словно тщательно вырезанная скульптура. Он был уже наполовину тверд. Незнакомец взглянул на меня в последний раз, как будто ища поддержки. Я кивнул. Он встал за ее спиной и одним быстрым толчком вошел в нее. Я был зачарован тем, как он, несмотря на габариты своего члена, легко проник и заполнил ее, растянув налитые половые губы до умопомрачительного эффекта. Люба затаила дыхание, изумленная его огромными размерами или, может быть, на короткое мгновение испытав приступ боли, а он продолжал протискиваться в глубины потайных уголков ее внутренностей.
Он трахал ее с непрестанной силой, с каждым движением своего поршня погружаясь в ее плоть, равномерно и неустанно, и его большие, тяжелые яйца шлепали по ее бледным ягодицам. На секунду меня посетила омерзительная мысль, что этот монструозный хуй прорвет ее другое нежное отверстие, растянет его до немыслимых размеров, я иногда просматривал некоторые специфические и отвратительные откровенные фильмы, в которых показывались столь ужасные последствия содомии.
Француз делал свое дело с такой энергией, что мне было стыдно это видеть. Он оставался твердым, ни на секунду не терял монотонного ритма, с дикой страстью он долго и систематично вонзался в Любину пизду, и я знал, что не смогу выдержать этого зрелища. Я двинулся к кровати и вытер пот с сияющего лба Любы. Она была горяча, она пылала изнутри, но я знал, что в этом было истинное наслаждение, и потаенные воспоминания о том, что происходило между нами двумя, были стерты и забыты. Это был краткий момент потакания чужим причудам. Мы использовали друг друга также основательно, как и этот незнакомец использовал ее.
Теперь он тяжело дышал и обливался потом, а его атака на Любу стала еще более интенсивной, он обзывал ее шлюхой, иностранной блядью. Но она не понимала французского, а у меня не было ни желания, ни настроения возражать ему. Затем, взревев, он кончил. Люба передернулась. Я затаил дыхание, закрыл глаза, представляя, как мощный поток спермы затопляет ее лоно. Наконец снова повисла тотальная тишина. Он все еще был глубоко в ней, склонив голову вперед, почти что упав на ее хрупкие плечи. Я видел, как струйки спермы жемчужными каплями стекают по ее бедрам. Я снова вытер ей лицо и снял с глаз повязку.
Она смотрела на меня, а его член все еще был в ней.
— Ты в порядке? — спросил я ее.
— Да, — мягко выдохнула она, слабо попытавшись улыбнуться. Перед ее футболки весь промок, и соски выступали под тканью, проминая серый материал.
Теперь я испытывал острое чувство вины. Мы пересекли границу между фантазиями и реальностью, и это было, черт побери, не слишком приятно.
— Мы договорились, все, что угодно… — сказал я, почти что извиняясь.
Француз молча стоял за нами. Люба двинулась на дюйм вперед, и его член выпал из нее. Он был большим и до сих пор наполовину твердым.
Ее глаза сияли, так было каждый раз после того, как она кончала. Люба посмотрела на меня, потянувшись вперед. Спросила:
— Абсолютно все?
— Да, — согласился я, каким-то образом уже догадываясь, чего именно теперь она потребует от меня. Слишком много ночных разговоров на мягких подушках было в наших предыдущих свиданиях.
— Хочешь, чтобы тебе отсосали дочиста? — спросила она французского парня.
Тот не выглядел недовольным. Ничего не ответил.
— Чтобы он отсосал? — она показала на меня.
Он передернул плечами. Я двинулся к краю кровати, встал на колени и взял его влажный хуй в рот, начал сосать, вылизывать его дочиста. Конечно, я чувствовал вкус Любы. Разве могло быть по- другому? Его семя просто не берется в расчет. Это было самое меньшее, что я мог для нее сделать. В конечном итоге, француз сделал шаг назад, как раз в тот момент, когда он был почти уже готов стать твердым. Без сомнения, его нервировал тот факт, что другой мужчина теперь отсасывает его хуй и это пробуждает в нем те же самые ощущения, что и женский рот. Он пробормотал свои извинения, надел брюки и направился к двери.
После этой ночной авантюры мы с Любой спали урывками, и наши разговоры были еще менее продолжительными, чем обычно. На следующее утро, вскоре после завтрака, мы отправились в аэропорт Монпелье, чтобы успеть на самолет в Париж, где мы расстались, и каждый проследовал своим путем, в свои соответствующие страны и семьи. В течение нескольких месяцев мы продолжали общаться, равнодушно уверяя друг друга, что попытаемся встретиться снова, но почему-то наши расписания и наши сердца не были готовы пересекаться. Она встретила парня из Кореи. Я трахал кого-то в Нью-Йорке. И затем мы, моногамные изменники в силу привычек и традиций, обоюдно решили, что наша связь пришла к своему логическому завершению.
Каждые несколько месяцев мы с Любой все так же общаемся по телефону, и когда у нас шутливое настроение, оба приходим к выводу, что это было самое интересное совместное путешествие.
Но и теперь я все так же не уверен, приятно ли мне вспоминать об этом эпизоде или же мне стыдно за случившееся.
Впрочем, спасибо, что такие воспоминания существуют.
На следующий день Корнелия связалась с Укротителем Ангелов и согласилась встретиться. Она настояла, чтобы встреча была в общественном месте. Они устроились в доминиканском баре на углу Стентона и Лудлоу, в нескольких кварталах от театра «Лэндмарк». Воскресный день, послеполуденное время. Корнелия никогда не танцевала по воскресеньям. Этот день всегда был ее выходным. Они оба сели, и Корнелия спросила:
— Так каково ваше настоящее имя? Вы знаете, кто я. А я не люблю невыигрышных позиций.
В начале их встречи, когда они формально пожали друг другу руки, он поприветствовал ее как Корнелию, не назвав ни Ангелом, ни Мирандой, никаким другим именем, которым она случайно могла назваться, выполняя работу или мечась в охоте за удовольствиями.
— Было бы приятно, по меньшей мере, знать имя человека, который трахал меня и одновременно пытался убить.
Укротитель Ангелов улыбнулся. На нем был тонкий черный кожаный пиджак, белая безрукавка и джинсы. Легкий запах лосьона после бритья. «Олд Спайс». Этот запах не вызвал в ней раздражения.
— По-честному так по-честному, — сказал он. — Я Кристофер. Но вы можете звать меня Крис.
— Крис, вот так…
Долговязый официант с зализанными назад волосами усадил их за угловой столик. Он же принес напитки. Лимонад для нее и «Спрайт» для него.
— Так кто начнет первым? — спросила Корнелия.
— На вас есть подслушивающее устройство? — спросил Крис.
— Нет, — ответила Корнелия.
