упиралась в камень колонны. Именно локтем левой руки я нащупал странные выпуклости на камне. Их явно не должно быть там, на дефекты от времени не похоже. С усилием разогнув руку, я начал ощупывать их пальцами.
— Я не многим старше тебя, русский, — скрипел тем временем Ляйхе. — Но с самого детства я испытывал себя на прочность. Всё дело в том, что я не чувствую боли. Это болезнь, патология, как говорит Тотемагиер, не помню, как она зовётся по латыни. Я резал себя, жёг огнём и железом, протыкал стальными иглами разной длины и толщины. И ничто не приносило мне боли, не было никаких мучений. Я долго истязал себя и вот теперь вместо крови в жилах моих струится песок, ты видел его, а сам я по большей части уже не человек, но машина. Меня хотели назвать големом, однако именоваться в честь еврейского ублюдка, сделанного из глины и оживлённого иудейскими молитвами и танцами раввинов, дёргающих себя за пейсы… Нет уж, господа учёные, не бывать этому. Я буду Ляйхе, простым немецким Ляйхе! Никаким не еврейским големом, а Ляйхе!
И этот псих. Господи Боже, среди этих серых, хоть один нормальный человек, хотя бы относительно вменяемый, найдётся?
С такими мыслями, прислушиваясь к шагам Ляйхе, я ощупывал металлические заклёпки, откуда-то взявшиеся на колонне, к которой прижимался. Их было штук пять, по крайней мере, тех, до которых я мог дотянуться. Я надавил на первую, она поддалась, раздался тихий щелчок. Затем я надавил на ту, что расположена выше, снова щелчок. За ней последовали остальные. Часть стены, рядом с которой стоял я, отошла в сторону. Без характерного скрипа. Толи механизм отлично сохранился, толи его привели в порядок.
— Вот ты где, русский! — вскричал, если можно так охарактеризовать тот скрип, что он издал, фон Ляйхе. — Попался!
Я бросился в открывшийся проход. Скоро каменный пол замкового погреба сменился земляным. Я бежал со всех ног, думая только о том, что надо разорвать дистанцию между собою и Ляйхе. Этот сумасшедший немецкий труп с песком в жилах был в ярости. Я был уверен, что он воплотит свои угрозы в жизнь. Но вот за моей спиной захлопнулась потайная дверь — ход погрузился во тьму египетскую. И я замер, обратившись в слух, стараясь дышать как можно тише и реже. Ляйхе по природе своей не мог не издавать звуков, он постоянно скрипел суставами, и вправду, как скверно смазанный механизм, а дыхание его было столь шумным, что его можно было услышать за версту. Но в коридоре царила абсолютная тишина. Значит, я был здесь один.
Но это не было поводом для преступной расслабленности. Она сгубила не одного глупца. Перспектива быть мёртвым глупцом меня не радовала ничуть не больше остальных, нарисованных за этот почти бесконечный день. И я поспешил дальше по ходу, широко расставив руки, чтобы дотягиваться хотя бы кончиками пальцев до его стен. Дабы не пропустить, не приведи Боже поворота или разветвления. Таковых, правда, не оказалось.
Ходом этим, по всей видимости, не пользовались со времён крестоносцев. Отличный у них механизм, открывающий дверь, столько лет и ни единого скрипа. А вот сам ход оставлял желать много лучшего. Деревянные опоры подгнили, местами даже обвалился, и приходилось перебираться через завалы. Я так спешил, что и не задумывался, а ведь весь этот ход может попросту рухнуть мне на голову, стоит только зацепить ненадёжную опору.
Но Бог спас меня в тот раз. Ход не обвалился мне на голову, Ляйхе не нагнал меня, не нашёл, видимо, хитрой двери на заклёпках. Я пробежал весь подземный ход, пока не врезался носком в первую ступеньку лестницы. Шёпотом чертыхнувшись, я начал аккуратно подниматься, пока не упёрся головой в крышку. Нащупав её руками, я пригнулся и надавил плечами. Вот теперь скрипа было хоть отбавляй, на голову мне посыпались комья земли, какие-то корни и пучки высохшей травы.
Слой почвы поверх люка-выхода нарос за прошедшие годы изрядный. Пришлось приложить большие усилия, чтобы открыть его. Выбраться из подземелья было настоящим счастьем. В лёгкие хлынул свежий воздух, какой у него замечательный вкус. Наверное, никто, кроме узников подземелий, даже пробывших в заточении столь недолго, не чувствует этого вкуса.
Выбравшись, я понял, что совершенно не представляю, где нахожусь. Бродить вокруг замка было слишком опасно — так куда проще наткнуться на патруль серых, нежели на людей Ахромеева. Кстати, о патруле. Стук копыт был явственно слышен неподалеку, и я поспешил скрыться в сырой тьме хода.
— Господин обервахмистр, — услышал я, — а что это за куча земли? Вон там. Держу пари, её раньше не было.
— Разберись с этим, рейтар Грубе, — ответил на это командир.
Я забрался поглубже в ход, сжав в пальцах штыковую трубку. Только сунься ко мне рейтар, я с тобой быстро разберусь.
— Господин обервахмистр, — сказал рейтар, заслоняя от меня солнечный свет, — тут лестница какая-то.
— Так проверь её, рейтар! — крикнул обервахмистр. — Ты что ж, шагу без приказа ступить не можешь?!
Я метнулся к рейтару, вонзив штык ему в грудь, прижав к стене и заткнув предплечьем рот, разинутый в крике боли.
— Что там, Грубе?! — крикнул обервахмистр. — Чего замолчал?! Докладывай!
— Темень кромешная! — ответил я за умирающего рейтара. — Не видать ни черта!
— Ну так вылезай оттуда, — приказал обервахмистр. — Скорее. Доложим обо всём оберлейтенанту. Пусть у него за этот ход голова болит. Или у иного начальства. Только не у нас. Скорей, Грубе!
— Есть, господин вахмистр! — крикнул в ответ я, снимая с тела рейтара серый мундир. — Уже выхожу!
— Что ты там застрял?! — весело гаркнул вахмистр. — Посрать присел, что ли?!
— Никак нет, господин вахмистр! — отозвался я, застёгивая на себе портупею с саблей и сумкой с патронами.
Поправив кепи, я вышел из подземного хода и вскочил в седло стоявшего рядом с выходом коня. К седлу был приторочен карабин, не столь хороший, как тот, что остался у Ахромеева, но вполне приличный. Хотя чего это я рассуждаю о качествах этого оружия, стрелять-то всё равно придётся только в самом крайнем случае. Когда встанет выбор, как говориться, или левая рука или жизнь.
— Ну что, Грубе, ничего не нашёл, — усмехнулся обервахмистр, когда я подъехал поближе. — Что ты кепи на самые глаза натянул? Эй, да ты не Грубе! — вскричал он, хватаясь за саблю. — Взять его!
Какого чёрта у этого рейтара сабля справа! Левша он, что ли? Пришлось вывернуть кисть, чтобы выдернуть её из ножен. И всё равно, я опередил вахмистра, очень уж нерадив, видимо, он был. Остальные не особенно отличались от него, тем более, что я заметил, у всех рядовых сабли были закреплены справа, хоть среди них не было ни одного левши. Интересные порядки.
Я рубанул вахмистра саблей по голове и ударил коня пятками. Животное скакнуло вперёд, грудью расталкивая рейтарских лошадей, и рвануло, как говориться, с места в карьер. Для пущей скорости я ещё, мысленно прося прощения, ударил его саблей по крупу. Конь ещё наддал, злобно заржав. Я прижался к самой гриве его, но это оказалось лишним, стрелять в меня не стали, маловато шансов попасть. И в погоню кинулись с изрядным опозданием. Значит, можно спастись, главное успеть. Должен тут быть один распадок, там конные не пройдут, а пешком за мной серые гоняться не станут. По крайней мере, надеюсь на
