потом посмотрела на свои зубы в зеркале. Зубы у нее были красивые. Белые, чистые и ровные.
Дженни нравилась чистота — в отличие от многих девочек из тех же бедных кварталов, которые мылись раз в неделю по субботам. Дженни принимала ванну каждый вечер, несмотря на то что воду приходилось греть на кухне.
Она смотрела на себя и пыталась представить, как будет выглядеть в белом халате медсестры. Скоро надо будет принять решение. В следующем месяце она кончает школу, и далеко не всем дают стипендию в медицинское училище Святой Марии.
Наставницы любили ее, и она всегда получала высокие оценки. Кроме того, отец Хэдли рекомендовал Дженни матери Марии Эрнесте как девушку набожную, не похожую на тех молодых девиц, которые проводят перед зеркалом больше времени, чем на коленях перед Богом. Отец Хэдли выразил надежду, что мать Эрнеста вознаградит это бедное достойное дитя за ее рвение. Этим утром Дженни предстоит явиться в келейный корпус за ответом.
— Ты будешь сестрой милосердия, — сказала сестра Сирил, сообщив о решении комитета. — Но тебе надо принять решение. Может быть, помогать больным и немощным — не твое призвание.
Дженни молча стояла перед ней. Она была высокой и стройной, и ее тело совершенно оформилось, но взгляд спокойных серых глаз оставался невинным. Сестра Сирил улыбнулась.
— У тебя есть неделя. В следующее воскресенье после мессы мать Мария Эрнеста будет ждать твоего ответа.
Услышав о стипендии, отец страшно рассердился.
— Что это за жизнь для девочки? Мыть судна за грязными стариками? А потом они уговорят ее стать монахиней! — Он сердито повернулся к матери. — Это все ты с твоими священниками! Что в этом хорошего: взять ребенка, в котором кипит жизнь, и запереть ее в монастыре?
Лицо матери побледнело.
— Ты богохульствуешь, Томас Дентон! — холодно сказала она. — Если бы ты хоть раз пришел и поговорил с отцом Хэдли, ты понял бы, как ты ошибаешься. А если моя дочь станет монахиней, я буду ею гордиться. Что дурного в том, чтобы отдать единственную дочь в невесты Христовы?
— Но кто будет виноват, когда девочка вырастет и поймет, что ты украла у нее радость быть женщиной?
Он повернулся к Дженни и посмотрел на дочь:
— Медвежонок Дженни, — мягко сказал он, — я не против, чтобы ты стала сестрой милосердия, если ты этого хочешь. Просто я хочу, чтобы ты поступила так, как тебе на самом деле хочется. Не важно, что думаем об этом мы с матерью. Не важно, что хочет церковь. Важно, чтобы этого хотела ты. — Он вздохнул. — Ты понимаешь, девочка?
Дженни кивнула:
— Понимаю, папа.
— Ты не успокоишься, пока твоя дочь не станет шлюхой! — крикнула вдруг мать.
— Пусть лучше добровольно станет шлюхой, чем насильно — святошей, — резко ответил отец.
Но с Дженни он говорил по-прежнему мягко:
— Ты хочешь стать сестрой милосердия, Медвежонок?
Она взглянула на него своими чистыми серыми глазами.
— По-моему — да, папа.
Мать торжествующе посмотрела на него.
— Когда ты поймешь, Томас Дентон, что с Богом воевать нельзя?
Он хотел что-то ответить, но, передумав, сжал губы и вышел.
Сестра Сирил открыла тяжелую дубовую дверь кабинета и кивнула Дженни. Дженни неуверенно вошла.
— Это Дженни Дентон, святая мать.
Женщина средних лет в черном монашеском одеянии подняла взгляд от стола. В руке у нее была чашка с чаем. Мгновение она внимательно смотрела на Дженни, потом улыбнулась.
— Вот ты какая, Дженни Дентон, — сказала она, протянув руку.
Дженни сделала книксен, поцеловала кольцо на пальце святой матери и, выпрямившись, напряженно застыла.
Веселая искорка промелькнула в глазах матери Марии Эрнесты.
— Успокойся, дитя мое, — сказала она. — Я тебя не съем.
Дженни неуверенно улыбнулась.
— Может, выпьешь чаю? — предложила святая мать.
— Спасибо, с удовольствием, — робко ответила Дженни.
Святая мать кивнула сестре Сирил.
— Сейчас принесу, святая мать, — сразу же сказала монахиня.
— И мне еще чашечку, — сказала ей вдогонку святая мать. — Я люблю хороший чай, — улыбнулась она. — И здесь его заваривают хорошо. Не такой жидкий, как в больницах, а настоящий, крепкий. Присаживайся, дитя.
Последняя фраза была произнесена так быстро, что Дженни не расслышала.
— Простите, мэм?
— Присаживайся, пожалуйста, дитя. И не нервничай так. Я хочу быть тебе другом.
— Да, мэм.
Дженни села, но нервничать стала только сильнее. Святая мать немного понаблюдала за ней, а потом спросила:
— Так ты решила, что хочешь стать сестрой милосердия?
— Да, святая мать.
— Почему? — неожиданно спросила мать Эрнеста.
— Почему? — Такой вопрос Дженни удивил. Она опустила глаза. — Не знаю.
— Сколько тебе лет, дитя мое?
— Скоро семнадцать.
— Тебе всегда хотелось быть сестрой милосердия и помогать больным?
Дженни покачала головой:
— Нет. Я раньше об этом особо не думала.
— Чтобы стать медсестрой, надо много работать. Если ты будешь учиться у нас, у тебя почти не останется свободного времени. Тебе придется учиться и работать весь день. И жить ты будешь в училище. Видеться с родными можно только раз в месяц. Твоему парню это может не понравиться.
— У меня нет парня, — сказала Дженни.
— Но на школьные вечера ты приходила с Майклом Халлораном, и играешь в теннис каждую субботу. Разве он не твой парень?
— Нет, святая мать. — Она рассмеялась, вспомнив нескладного долговязого юношу, который питал романтические чувства только к подаче. — Он лучший теннисист в округе, вот и все. — Дженни добавила: — И когда-нибудь я его обыграю.
— Ты была капитаном теннисной команды девочек в прошлом году?
Дженни кивнула.
— Но в училище у тебя не будет времени для тенниса.
Дженни не ответила.
— А кем бы ты хотела стать больше, чем медсестрой?
Дженни немного подумала, потом вскинула глаза на святую мать.
— Я хотела бы обыграть Эллен Уилс на чемпионате США.
Святая мать долго смеялась.
— Ты нам подходишь, — сказала она Дженни. — Я чувствую, что из тебя выйдет прекрасная сестра милосердия.
