Ответ пришел быстро. «Карцинома. Метастазы».
На следующее утро, когда к мистеру Стэндхерсту в палату вошел хирург, пациент уже не спал. Не обращая внимания на телетайп, щелкавший в углу, он прошел к постели.
— Я пришел попрощаться с вами, мистер Стэндхерст. Уезжаю в Нью-Йорк.
Старик поднял глаза и улыбнулся.
— Эй, док, — сказал он. — А вам говорили, что ваш отец был портным?
— Да, мистер Стэндхерст, мой отец был портным.
— И он по-прежнему содержит магазин на Стэнтон-стрит? Я много о вас знаю. Вы были президентом общества защиты Сакко и Ванцетти, когда окончили учебу в двадцать семь лет. Вы и сейчас зарегистрированы как социалист, и на выборах президента, скорее всего, будете голосовать за Нормана Томаса.
Хирург улыбнулся.
— Вы много обо мне знаете.
— Конечно. Ведь не мог же я позволить, чтобы меня резал неизвестно кто!
— В таком случае я удивляюсь, почему вы не испугались. Вы ведь знаете, как мы, социалисты, относимся к вам.
Стэндхерст засмеялся было, но поморщился от боли.
— Черт! Я решил, что вы в первую очередь врач, а потом уже социалист. А почему вы не спросили, как я себя чувствую, док? Колтон заходил уже четыре раза и каждый раз спрашивал.
Доктор пожал плечами.
— К чему? Я и так знаю, как вы себя чувствуете. Вам больно.
— Чертовски больно, док. Колтон сказал, что мои камни были размером с бейсбольные мячи.
— Да, они были большими.
— А еще он сказал, что мне придется носить этот мешочек, пока почка не заживет.
— Да, вы будете носить его довольно долго.
Стэндхерст пристально взглянул на него и спокойно сказал:
— Знаете что, не кормите меня дерьмом. В могиле я буду его носить. И долго ждать не придется.
— Я бы так не сказал.
— Знаю, что не сказали бы, — ответил Стэндхерст. — Потому сам говорю. Слушайте, док, мне восемьдесят один год. В таком возрасте начинаешь чуять смерть. Так что не надо пудрить мне мозги. Сколько мне осталось?
Доктор взглянул в глаза Стэндхерста. В них не было страха, скорее — живое любопытство. И он быстро принял решение. Колтон выбрал неправильную линию поведения. А этот человек заслуживает знать правду.
— Три месяца, если не повезет, мистер Стэндхерст. Если повезет — шесть.
Старик и глазом не моргнул.
— Рак?
Хирург кивнул.
— Метастазы. Я полностью удалил одну почку и половину другой.
— Боли будут сильные?
— Да. Но мы можем контролировать их с помощью морфия.
— К черту морфий. Смерть — единственное, чего я еще не испытал. И я не хотел бы ее пропустить.
Телетайп внезапно застучал, и Стэндхерст, мельком глянув в его сторону, снова обратился к доктору.
— Как я узнаю, что конец близок?
— Наблюдайте за мочой в пакете, — ответил хирург. — Чем она краснее, тем ближе. Когда почка выделяет кровь вместо мочи, это значит, что рак захватил ее полностью.
Глаза старика оставались ясными и умными.
— Значит, я умру от отравления мочой.
— Возможно. Если что-нибудь еще не откажет.
Стэндхерст вдруг рассмеялся.
— Черт, док! Я ведь мог бы это сделать уже двадцать лет назад, если бы не бросил пить!
— Но сколько забавного вы пропустили бы! — со смехом ответил хирург.
— Вы, социалисты, наверное, объявите национальный праздник.
— Не знаю, мистер Стэндхерст. Кого нам тогда ругать?
— Найдете, — весело заверил его тот, — Херст и Паттерсон ведь никуда не денутся.
Хирург протянул руку.
— Ну, мне пора, мистер Стэндхерст.
— До свидания, док. И спасибо.
— До свидания, мистер Стэндхерст. — Глаза врача стали серьезными. — Мне очень жаль.
У двери Стэндхерст окликнул его:
— Вы не окажете мне услугу, док?
— Постараюсь, мистер Стэндхерст.
— Та медсестра из операционной, — сказал Стэндхерст. — С серыми глазами и сиськами.
— Мисс Дентон?
— Да, если ее так зовут.
Хирург кивнул.
— Она сказала мне, что если я захочу видеть ее без маски, она меня навестит. Передайте доктору Колтону, что я прошу ее прийти ко мне на ланч.
Хирург рассмеялся.
— Хорошо, мистер Стэндхерст.
8
Дженни взяла бутылку шампанского и наполнила высокий бокал с кубиками льда. Вино красиво вспенилось. Вставив в бокал соломинку, она подала его Стэндхерсту.
— Твой лимонад, Чарли.
Он озорно ухмыльнулся.
— Если хочешь, чтобы тебя раздули газы, шампанское подействует лучше любого лимонада. — Он сделал глоток и рыгнул. — Выпей. Может, почувствуешь прилив страсти.
— А какой тебе в этом прок, Чарли? — парировала Дженни.
— Мне будет приятно вспоминать, что бы я сделал, случись такое лет двадцать назад.
— Сорок, чтобы наверняка.
— Нет. — Он покачал головой. — Лучше двадцать. Тогда я больше стал ценить это: понимал, что осталось недолго.
Телетайп затрещал, и, подойдя к нему, Дженни оторвала листок желтой бумаги.
— Рузвельта избрали на второй срок, — сказала она, вручая ему листок.
— Так я и знал, — ответил Стэндхерст. — Теперь им от этого сукина сына не избавиться. Но мне-то что? Меня уже не будет.
Едва он успел договорить, как зазвонил телефон. Звонили из его газеты. Дженни сняла трубку и подала ему.
— Стэндхерст, — сказал он.
В трубке задребезжал чей-то голос. Стэндхерст бесстрастно слушал.
— Нет, черт возьми! Время передовиц придет после того, как он произнесет первую речь. Мы хотя бы будем знать, какие обещания он собирается нарушить. Никаких передовиц до завтрашнего утра. Это
