Я мечтал появиться на сцене, у суфлерской будки, и растянуть меха своей гармошки перед певцами и плясунами школы, чтобы порадовать маленьких зрителей накануне их ухода в трудовое колхозное лето.
Через четверть часа мы были уже в Губине. Мария Михайловна, ожидавшая прихода дочери раньше, выбежала на крыльцо, когда мы остановились у палисадника Сидельниковых.
— Ах, вот вы где, блудные детки! — сказала она, вытирая о передник руки. — Думала, вы не придете сегодня. Поздно. Заночуете в Удиме. Ну, здравствуйте, кавалеры? Спасибо, что привели мою гостью.
— Ничего не стоит, Мария Михайловна! — в один голос ответили мы.
— Заходите. Чаем с вареньем угощу.
— Спасибо. Мы домой пойдем, — сказал Шилов.
Вечером он засиделся у нас до одиннадцати ночи, пока
отец не вернулся с партийного собрания. Застав нас вместе, он повеселел, приятно улыбнулся и, накрывая стол, спросил:
— Как поживаешь Миша?
— Спасибо, Влас Иванович. Хорошо.
— Помирились?
— Конечно.
— Молодцы! Всякая ссора красна мировою.
Улыбка осветила лицо Шилова:
— А как вы узнали, что мы с Сашей ссорились?
Отец расставил стаканы с молоком, подложил хлеба,
сел за стол против Шилова и с хитроватой улыбкой в глазах сказал:
— Земля слухом полнится. Слыхал такую поговорку?
— Слыхал.
— Так вот, — продолжал отец, — дело прошлое, а интересно знать, из-за чего у вас сыр-бор загорелся?
Я поспешил Шилову на выручку. Вопрос отца одинаково касался обоих. Но мне не хотелось, чтобы Шилов, который никогда не хитрил в разговоре с моим отцом, раскрывал ему настоящую причину ссоры.
— Из-за общественных поручений, — пояснил я, показав Шилову, о чем должна идти речь.
— А точнее?
Шилов отодвинул пустой стакан, поблагодарил отца за ужин и, переглянувшись со мной, сказал:
— Вот вы меня, Влас Иванович, похвалили. Мне приятно. Хочется еще делать что-нибудь хорошее. И я делал…
Отец задумался:
— Не знаю, правильно ли я тебя понял, Миша. Но мне кажется, что общественные поручения ты выполнял за похвалу.
Шилов оживился. Он нуждался в мнении взрослого человека:
— Вот именно! За работу получают деньги. А за общественные поручения — ничего. Это несправедливо. Я так считал.
— А если тебя учителя не похвалили?
— Я отказывался от поручения.
В словах Шилова угадывались мысли Татьяны Федоровны. Это насторожило отца и поставило его в затруднительное положение:
— А ты как, Саша?
— Я считаю, — ответил я отцу, — что всякое поручение нужно выполнять на совесть, не ожидая похвалы. Отец убедился, что я прочно усвоил его науку, и внутренне возгордился, но ничего не сказал. Он не допускал и мысли, чтобы в грубой форме унизить достоинство Шилова, и, решив на жизненных примерах показать его неправоту обратился к нему с вопросом:
— Ты слыхал, Миша, о событиях в Испании?
— Как же… Политинформации проводил в классе.
— Похвально. Значит, тебе известно, что многие наши товарищи едут в Испанию сражаться за республиканцев против генерала Франко?
— Даже из нашей Северной области есть.
— Верно. Скажи, пожалуйста. Кто их посылает в чужую страну умирать под фашистскими бомбами?
— Никто. Интернациональный долг, — не задумываясь, ответил Шилов.
— То-то же. Твой отец тоже добровольцем воевал в гражданскую. Учти… Награду имеет — именные часы. И от кого? От самого Хаджи-Мурата…
Невзоров сел за письменный стол.
— Ясно, — сказал Невзоров, заглядывая в вопросник. — Саша, чем вы занимались в каникулярное время и как проявлял себя в работе Шилов?
— После пятого класса, — улыбнулся Ершов, — Татьяна Федоровна устроила Шилова подсобным рабочим по формированию плотов, начальник запани не мог отказать в приеме на сезонную работу рослому парню, который никому не уступал в силе и склонности с багром в руках работать на реке. При этом мать поставила непременным условием заработать мануфактуры на сарафан и сестре на платьице, потому что Валентина пойдет к Федору Петровичу во второй класс, а сплавщиков отоваривают мануфактурой.
Я тоже отпросился у отца последовать примеру Шилова, чтобы на заработанные деньги справить костюм и хромовые сапоги в 'гармошку'.
Мы рьяно принялись за дело, а после работы зачастили в клуб запани. Я включился в подготовку самодеятельности, которая пользовалась успехом среди молодежи. Шилов пристрастился к спорту. Вступил в ОСВОД, сдал нормы на значок ГТО, участвовал в соревнованиях по гребле и плаванию и не раз был в числе призеров, особенно по плаванию.
— Существенная деталь. Стало быть, он не мог утонуть при любых обстоятельствах, — записал Невзоров. — Продолжайте, Саша.
— К началу занятий мы возмужали, окрепли и пришли в шестой класс с оборонными значками. Семиклассники завидовали нам.
— Смотрите, — говорили они, — значки! Откуда эти мордастые взяли их? Неужто купили на базаре?
— Ты что, смеешься? — возражали другие. — Разве значки продаются? Это же награда… Все равно, что орден.
— Чудно.
Учителя ставили нас в пример другим ученикам. Выступая на сентябрьском педсовете, Дмитрий Михайлович, ссылаясь на наши успехи, призвал педагогический коллектив к изучению опыта классного руководителя Лютиковой по соединению трудового воспитания с оборонно-патриотической работой.
В шестом классе мы стали учиться у самого директора, преподававшего новый предмет — физику. Сам предмет тоже интересовал нас и обещал в будущем путевку в мир техники.
— Знаешь, Саша, — сказал мне после первого урока Шилов, — нам с тобой физика больше других предметов нужна.
Я соглашался, понимая, что с изучением тепловых двигателей можно получить постоянную прописку в автотракторном парке и после окончания школы работать у моего отца — старшего механика опытной станции.
Но, к нашему огорчению, в учебнике не оказалось тепловых двигателей.
— Какая же это физика, — возмущался Шилов, — если в ней нет двигателей внутреннего сгорания?
— Терпение, терпение, молодой человек, — успокаивал его Дмитрий Михайлович. — Поберегите ваше внутреннее горение. Не спешите. Будут и двигатели. Только не сейчас — в седьмом классе.
Взяв в библиотеке учебник, мы принялись за 'физику-7'. Первая тема нас порадовала, но когда мы прочитали статью и рассмотрели схемы устройства двигателя, Шилов захлопнул книгу и отодвинул ее в сторону.
