— Надо ехать — и немедленно, — сказал наконец Шилов и хотел было дать наставление матери, как вести себя у начальника училища, что говорить и как держаться перед большим человеком. Но мать оборвала сына:
— Не учи, Мишенька. Сама знаю. Слава богу… — Она не договорила, что всю жизнь изводила словцом своих супротивников и начальник училища не из святых — пошатнется и поверит ей.
— Когда пароход на Устюг?
— Сегодня уже ушел.
— Значит, завтра?
— Завтра, дитятко.
Утром Татьяна Федоровна надела черную кофту, в которой еще шла за гробом Анны Андреевны, матери Ершова, повязала вчерашний платок, припрятала деньги с извещением в чулок — подальше от карманных жуликов, высыпала в чистую тряпку чугунок картошки в мундирах, положила соли и ушла на работу в опытную вместе с Валентиной.
Перед обедом обратилась к бригадиру, Клавдии Семеновне, женщине степенной, с большими подпухшими глазами, и показала ей похоронку.
Чем же я могу помочь твоему горюшку? — спросила Семеновна, разглядывая извещение. — Сказывай.
— Съездить бы надо, милушка, да разузнать, как он там, бедняжка, утонул, — заплакала Татьяна Федоровна.
— Так поезжай. Успеешь на пароход. Мы за тебя отработаем.
— Спасибо, Клавдеюшка. Спасибо, милая.
— Когда выйдешь на работу?
— А уж в субботу с утречка придется, не раньше.
Не заходя домой, Татьяна Федоровна переправилась через реку в город и поспешила к кассам. Долго стояла за билетом. Когда впереди оставалось человек десять, кассирша сообщила, что билеты кончились, что пароход перегружен, и закрыла кассу. Пассажиры заворчали, но не расходились в надежде, что перед отправлением выбросят еще с десяток билетов.
Минут за пять до объявления посадки Татьяна Федоровна растолкала очередь, пробралась к кассе и постучалась.
— Что еще? — спросила недовольная кассирша.
Татьяна Федоровна протянула ей похоронку.
— У меня, доченька, сынок погиб в военном училище,
— заплакала она. — Мне уж очень надо бы попасть в Устюг.
Взглянув на извещение, кассирша приняла деньги и подала билет:
— Возьмите. Только палубный.
— Спасибо и за палубный, доченька. Дай тебе бог хорошего женишка.
— А может, твой сын — дезертир? — взглянув на извещение, вмешался инвалид на костылях. — Тут написано — 'пропал без вести'.
— Типун тебе на язык, служивый! — накинулась на него Татьяна Федоровна. — Что зенки-то выкатил? Бессовестный. А еще фронтовик…
Стоявшие рядом женщины пристыдили инвалида, и тот. покраснев, вышел из очереди и достал кисет.
Объявили посадку. Татьяна Федоровна каким-то образом оказалась впереди других и первая стала спускаться по дощатым ступенькам лестницы вниз. Предъявив билет, она бойко засеменила по борту дебаркадера.
Старенький однопалубный пароходик 'Шеговары', приняв груз в порту, пришвартовался к пристани. Подали трапы. У кормы судна прошмыгнул винтовой катер, и дебаркадер закачался на волнах. Под ногами заходила палуба. Татьяну Федоровну закружило и повело в сторону. Она еле не слетела за борт, оказавшись у трапа со сломанными перилами.
— Не падай, мамаша! — поддержал ее за узелок с провизией молоденький матросик в полосатой тельняшке.
— За что хватаешься? — отцепила его от узелка Татьяна Федоровна и выругала: — Картофелину раздавил, ирод!
Матросик, почти мальчишка, ожидавший похвалы за то, что помог человеку, остолбенел и, оглянувшись на товарищей, покраснел, как девочка. Маячивший у трапа лоцман с 'капустой' на фуражке громко рассмеялся:
— Не жалей, тетка, картофелины! Легче жевать будет.
— У-у, зубоскал! Чтоб твоей теще окриветь, богарадина треклятая! — огрызнулась Татьяна Федоровна и проскочила на палубу парохода.
Сошедший с капитанского мостика штурвальный, наблюдая сверху за посадкой, улыбнулся и заметил боцману:
— Ну как Иван Петрович, попало на орехи?
— Не говори. С характером бабонька, — признал потерпевший лоцман. — Не клади пальца в рот — откусит.
— То-то же…
Отыскав местечко у машинного отделения на реечном диванчике, Татьяна Федоровна удобно расположилась и успокоилась. Развязав узелок, она разделила картошку на три кучки, чтобы хватило на обратный путь, и поужинала.
Когда засипели хриплые отвальные гудки и колеса захлопали по упругой глади Двины, Татьяна Федоровна почувствовала усталость и решила отдохнуть. Положив в головах узелок с харчами, сняла кофту, чтобы прикрыть узелок сверху и прилечь, как вдруг с ужасом обнаружила, что в кармане не оказалось луковицы. Она забыла ее на столе, когда уходила на работу. По телу пробежали мурашки. Что будет, если ее глазная капельница сфальшивит перед большим начальством? Ведь Татьяна Федоровна выдаст с головой свою 'кровинушку', ради которой живет на белом свете и кривит душой.
Это была минутная слабость, которая раньше времени заглянула в ее выцветшие не по возрасту глаза и помутила рассудок. 'Стыдись! — приободрила себя Татьяна Федоровна.
— Лук-от и в Устюге растет'.
Выкинув из головы тревожные думы, она утешила себя надеждой на удачную поездку, согнулась на диванчике и задремала.
Проснулась на рассвете от сильного толчка. Против Бобровникова в слепом тумане пароход наскочил на мель и опоздал на два с лишним часа.
Когда с пристани закрепили швартовы и подали трапы, она в пестрой толпе пассажиров поднялась на берег. На уличных часах вокзала значилось половина девятого. Уточнив время отправления парохода в обратный рейс, она вышла на Советский проспект… У Землянного моста встретила милиционера и спросила, где колхозный рынок.
— Идите прямо — и налево. Увидите, — козырнул милиционер.
На базаре Татьяна Федоровна купила пару луковиц и, расспросив завсегдатаев рыночного прилавка, где найти главного начальника военных, вскоре остановилась у каменных ворот училища.
В прихожей полковника Александрова она подошла к дневальному, стоявшему у входа, и сказала, что она мать погибшего курсанта Шилова, что ей нужно видеть самого большого начальника.
Дневальный доложил о гражданке Шиловой и, вернувшись, с порога сообщил, что начальник училища ждет ее в кабинете и рад с ней встретиться.
Держа обеими руками извещение, как драгоценную реликвию, которая может упасть и разбиться, Татьяна Федоровна с заплаканными глазами, натертыми луком, вошла в кабинет и, низко поклонившись хозяину, сказала:
— Здравствуешь, служивенькой.
— Здравствуйте. Проходите. Садитесь.
Татьяна Федоровна присела на кромку дивана, достала платок, высморкалась и с нетерпением начала ожидать, когда заговорит хозяин.
