них.
– «Корд Эркрафт-четыре» – это революционное направление в разработках двухместного истребителя- бомбардировщика. Дальность полета свыше двух тысяч миль. Крейсерская скорость двести сорок, а максимальная триста шестьдесят. На нем может быть установлено десять пулеметов, две пушки и около пятисот килограммов бомб под крыльями и в специальном отсеке фюзеляжа.
Я оглянулся на самолет, о котором говорил Моррис. Черт возьми, это действительно было новое слово в конструировании самолетов. КЭ-4 был похож на большую черную пантеру, присевшую для прыжка, с длинным носом, вытянутым впереди стреловидных крыльев, и плексигласовым колпаком над кабиной, сверкавшим в полумраке, словно глаза огромной кошки.
– Очень интересно, – услышал я голос генерала, – но у меня есть один вопрос.
– Что за вопрос, сэр? – спросил Моррис.
Генерал оглянулся на своих помощников. По их улыбкам я понял, что сейчас старый шут отпустит одну из своих любимых острот.
– Нам, военным, каждый год предлагают по три сотни так называемых «революционных» самолетов. Но будет ли он летать?
Я больше не мог молчать. Миллион долларов, которые я вложил в эту машину, давали мне право, наконец, открыть рот.
– Он будет летать лучше всех ваших самолетов, генерал, – сказал я. – И лучше любого самолета в мире, включая новые истребители Вилли Мессершмитта.
Генерал удивленно повернулся ко мне, окинул взглядом мой замусоленный белый комбинезон.
Моррис поспешил представить нас друг другу.
– Генерал Гэддис, Джонас Корд.
Не успел генерал заговорить, как позади него от дверей ангара раздался голос:
– Откуда вы знаете, над чем работает сейчас Мессершмитт?
Я взглянул на говорившего: может быть, это был третий помощник генерала. На его кителе сверкали серебряные крылья, а на погонах серебряные дубовые листья. Ему было около сорока. Он был стройный, с усами. Китель украшали две орденские нашивки: французский и американский кресты «За боевые заслуги».
– Он мне рассказал, – коротко ответил я.
На лице подполковника мелькнуло удивление.
– Как поживает Вилли?
Не успел я ответить, как генерал оборвал меня:
– Мы пришли сюда знакомиться с самолетом, а не болтать о пустяках.
Я бросил быстрый взгляд на подполковника, но его лицо уже превратилось в бездушную маску. Я понял, что они с генералом не особо любят друг друга.
– Да, сэр, – быстро ответил подполковник и повернулся к самолету.
– Как вы думаете, Форрестер, на что он похож?
– Вы имеете в виду пропеллеры с изменяющимся углом наклона? – спросил подполковник и добавил, обратившись уже ко мне: – Очень интересно. – Я кивнул. У него было хорошее зрение, если он сумел разглядеть в полумраке такую подробность. Форрестер продолжал: – Безусловно, оригинальная форма крыльев и их расположение. Подъемная сила должна быть примерно в четыре раза больше...
– Я спросил, на что он похож, Форрестер, – раздраженно повторил генерал.
Форрестер повернулся к генералу и бесстрастно сказал:
– Он сильно отличается от машин подобного типа, сэр.
Генерал кивнул.
– Так я и думал. Ужасно. Он похож на сидящую жабу.
С меня было достаточно его болтовни.
– Неужели генерал оценивает самолеты так же, как женщин на конкурсе красоты?
– Конечно, нет, – воскликнул Гэддис. – Но ведь существуют определенные стандарты. Например, новый истребитель Куртисса, который мы осматривали позавчера, выглядит как самолет, а не как бомба с крыльями.
Но по сравнению с истребителем, о котором вы говорите, у этой крошки вдвое больше вооружения, плюс полтонны бомб, дальность полета на семьсот пятьдесят миль больше, скорость – на восемьдесят миль, а потолок – на пять тысяч футов выше.
– Куртисс делает хорошие самолеты, – твердо сказал генерал.
Я посмотрел на него, спорить было бесполезно, все равно что разговаривать с каменной стеной.
– Я не говорю, что у него плохие самолеты, генерал. Он уже много лет делает хорошие самолеты. Я просто сказал, что наш самолет лучше всех.
Генерал повернулся к Моррису.
– Если ваш пилот не возражает, мы хотели бы увидеть самолет в действии.
Явно нервничая, Моррис посмотрел на меня. Видно, генерал не расслышал моего имени. Я кивнул и
