– Послушай, мелкий еврейский ублюдок, я сыт по горло твоим враньем. Каждый раз, когда ты предлагал свою помощь, ты залезал в мой карман. И теперь тебя тревожит, что я больше не допущу этого.
– Фашист! – завопил он.
Я опустил его и повернулся к Макаллистеру.
– Передавай бумаги в суд и возбуждай уголовное дело против Нормана и его жены по обвинению в обкрадывании компании, – сказал я и направился к двери.
– Вернитесь, – подал голос Берни, снова усаживаясь за стол. – Мы можем решить этот вопрос за несколько минут. Как джентльмены.
Я стоял у окна и наблюдал за Норманом, подписывающим бумаги на передачу акций. В его позе было что-то неестественное. Ручка заскрипела, когда он росчерком пера перечеркнул труды своей жизни.
Если человек тебе не нравится, то ты не испытываешь к нему жалости. А в моих глазах Норман был вызывающий презрение старик, у которого абсолютно отсутствовали чувство порядочности, честность, такт. Ради своего благополучия он мог всех принести в жертву, но когда его рука подписывала бумагу за бумагой, чувствовалось, что из золотого пера вместе с чернилами вытекала его кровь.
Я отвернулся и посмотрел в окно с высоты тридцатого этажа. Люди казались совсем крошечными, у них были маленькие мечты и сиюминутные планы. Завтра суббота – их выходной. Возможно, они поедут на пляж или пойдут гулять в парк. Если есть деньги, то можно поехать за город. Там они будут сидеть на траве, рядом с женами, и наблюдать за детьми, бегающими босиком по прохладной земле. Они были счастливчиками. Им не приходилось жить в джунглях, где ценность отдельного индивида определялась его способностью жить с волками. Они не родились от отцов, которые не любили своих сыновей, потому что те не были их подобием. Их не окружали люди, мечтавшие только о том, чтобы присосаться к чужому источнику благополучия. И если они любили, то ими руководили чувства, а не расчет.
Так должно быть внизу, но я находился наверху, как будто на небесах, где рядом не было никого, кто мог бы сказать мне, что можно делать, а что нельзя. Здесь мне приходилось устанавливать собственные правила, и все должны были подчиняться им – нравились они или нет. И так будет, пока я буду находиться наверху, а я собирался находиться наверху долго – пока люди, произносящие мое имя не будут точно знать, чье имя они произносят. Мое, а не моего отца.
Я отвернулся от окна, подошел к столу, взял бумаги и проглядел их. Под ними стояла подпись Бернард Б. Норман.
Норман взглянул на меня и попытался улыбнуться, но безуспешно. Много лет назад, когда Берни Норманович открыл свой первый дешевый кинотеатр на Четвертой улице в Ист-Сайде, никто не мог подумать, что в один прекрасный день он продаст свою компанию за три с половиной миллиона.
Отныне он меня не интересовал. Он ограбил компанию больше, чем на пятнадцать миллионов, и единственное, что хоть как-то оправдывало его, это то, что он основал эту компанию.
– Думаю, что это вам тоже понадобится, – сказал он, залезая во внутренний карман пиджака и доставая сложенный лист бумаги.
Я развернул бумагу. Это было его заявление об отставке с поста президента и председателя совета директоров. Я удивленно посмотрел на него.
– Я могу что-нибудь еще сделать для вас? – спросил Норман.
– Нет, – ответил я.
– Вы не правы, мистер Корд. – Он подошел к телефону, стоящему на столике в углу. – Алло, это Норман. Можете соединить с мистером Кордом прямо сейчас, – сказал он и как-то нервно протянул мне трубку. Я услышал голос телефонистки.
– Лос-Анджелес, соединяю с мистером Кордом.
В трубке раздались щелчки. Я увидел, как Берни внимательно посмотрел на меня и, направившись к двери, бросил племяннику:
– Пошли, Дэвид.
Вулф поднялся из кресла.
– А вы, Дэвид, останьтесь, – сказал я, прикрывая рукой трубку.
Племянник посмотрел на дядю, тряхнул головой и снова уселся в кресло. Старик пожал плечами.
– Мог ли я ожидать большего от моей собственной плоти и крови? – сказал он, закрывая за собой дверь.
На другом конце прозвучал женский голос, показавшийся мне знакомым.
– Джонас Корд?
– Да, кто это?
– Элен Гейлард. Я пытаюсь связаться с вами весь день. Рина, Рина... – ее голос затих.
У меня сжалось сердце.
– Да, мисс Гейлард, что с Риной?
– Она умирает, мистер Корд, – в трубке послышалось всхлипывание. – Она хочет увидеть вас.
– Умирает?! – я не мог поверить этому. Только не Рина. С ней ничего не могло случиться.
– Да, мистер Корд. Энцефалит. Вам лучше поторопиться, доктора не знают, сколько она протянет. Она в клинике Колтона в Санта-Моника. Могу я сказать ей, что вы приедете?
– Скажите, что я уже выехал, – ответил я, опуская трубку.
Я повернулся и посмотрел на Дэвида Вулфа. На лице его было какое-то странное выражение.
