– Ты устала, – нежно сказал он, глядя на ее бледное лицо. – Это был утомительный вечер, иди ложись спать. Увидимся завтра.
– Нет, – сказала Дженни спокойно, уже решив, как поступит. Пройдя в гостиную, она зажгла свет. Джонас с удивленным видом проследовал за ней.
Дженни повернулась, сняла с пальца кольцо и протянула ему.
Джонас посмотрел на кольцо, потом на нее.
– Что это значит? – спросил он. – Я что-то сделал не так сегодня вечером?
Она покачала головой.
– Нет. Ты здесь совершенно ни при чем. Возьми, пожалуйста, кольцо.
– Я имею право знать почему, Дженни.
– Я не люблю тебя, – сказала она. – Этого достаточно?
– Нет, теперь уже нет.
– Тогда у меня есть более веская причина, – резко сказала Дженни. – До кинопробы я была высокооплачиваемой голливудской проституткой.
Джонас некоторое время молча смотрел на нее.
– Я тебе не верю, – медленно произнес он, – тебе не удастся меня одурачить.
– Глупец! – закричала она. – Если не веришь мне, спроси у Боннера или у тех четверых, которые тоже сидели за столом. Я спала с ними. Или у дюжины других мужчин, которых мы встретили вечером в ресторане.
– И все-таки я не верю тебе, – тихо сказал Джонас. Дженни рассмеялась.
– Тогда спроси у Боннера, почему Пирс сделал мне такой подарок. Официант ничего не перепутал, эти бритвы предназначались мне. Об этой истории знает весь Голливуд. Я побрила ему все тело, а потом искупала в ванне с шампанским. – Джонас побледнел. – А почему, ты думаешь, я просила тебя разрешить мне сняться в «Афродите»? Совсем не потому, что мне понравился сценарий. Так я расплатилась с Пирсом. – Она быстро подошла к столу и достала две небольшие катушки с пленкой. Дженни крутанула одну катушку, и пленка, словно серпантин, начала разматываться. – Моя первая роль, – с сарказмом сказала она. – Порнографический фильм. – Она достала из ящика стола сигарету и закурила, потом, стоя к Джонасу спиной, сказала уже тише: – Или, может быть, ты из тех, кому нравится быть женатым на такой женщине? Каждый раз при встрече с другими мужчинами ты сможешь интересоваться у них, спали они со мной или нет. Когда, где и как?
Джонас шагнул к ней.
– Но ведь это все в прошлом, это не имеет значения.
– Не имеет? Если уж я совершила ошибку, то ты не должен ее совершать. Сколько вечеров ты сможешь провести со мной, зная всю правду?
– Но я люблю тебя.
– Ты просто внушил себе это. Ты меня не любишь и никогда не любил. Ты любишь память, память о девушке, которая предпочла твоего отца. Ты сразу же попытался превратить меня в нее, даже в постели. Неужели ты думаешь, что я настолько наивна, чтобы не понять, что ты хотел от меня того, что она давала тебе?
Дженни все еще держала в руке кольцо, потом положила его на стол перед Джонасом.
– Возьми.
Джонас посмотрел на кольцо. Казалось, что бриллиант метал в него яростные искры. Он еще раз взглянул на Дженни, лицо его исказилось.
– Оставь себе, – резко сказал он и вышел.
Она не двинулась с места, пока не услышала шум отъезжающей машины. Потом выключила свет и поднялась наверх, не притронувшись к кольцу на столе и пленке, разбросанной, словно серпантин после вечеринки, на полу.
Она лежала на кровати с широко раскрытыми глазами и вглядывалась в темноту ночи. Если бы она могла плакать, то было бы легче. Но она была полностью опустошена своими грехами. Она уже никому не сможет принести любви, потому что исчерпала ее запас.
Когда-то давно она любила и была любимой, но Том Дентон умер и был потерян для нее навсегда.
Дженни прокричала в темноту:
– Папа! Помоги мне! Пожалуйста! Я не знаю, что делать!
Если бы можно было все начать сначала, вернуться к знакомому воскресному запаху жареного мяса и капусты, тихим молитвам во время утренней мессы, к сестрам в больницу, к внутреннему удовлетворению от того, что делаешь работу, угодную Господу.
В серой утренней дымке до нее донесся шепот отца:
– Ты действительно хочешь пойти, Дженни-медвежонок?
Дженни лежала тихо, размышляя и вспоминая. Неужели то время ушло навсегда? Она не ходила на исповедь, но сестры не узнают об этом. Это действительно ее вина. Остальное о ее жизни они уже знают.
Но поступить так – значит согрешить, утаить. Ведь ей еще придется исповедоваться. Она еще так много могла дать людям. Отказавшись от этого, она погубит не только себя, но и лишит своей помощи тех, кто в ней нуждается. Какой грех больше? Сначала она испугалась, потом решила, что ее сомнения останутся
