— Ну, общие отзывы на настоящий момент таковы, что Шера -это взрыв.
«Тайме»…
Я опять прервал его.
— А не общие отзывы?
— Ну, ничто никогда не бывает принято единодушно.
— Точнее. Издания, посвященные танцам? Лиз Циммер? Мигдальски?
— Уфф. Не так благоприятно. Хвалят, конечно — только слепой обругал бы это шоу. Но осторожно хвалят. Ммм, Циммер назвала это великолепным танцем, испорченным трюковой концовкой.
— А Мигдальски? — настаивал я.
— Он озаглавил свой обзор «Но что вы предложите нам на бис?», — признался Мак-Джилликади. — Основной тезис в том, что это очарователь— ный одноразовый успех. Но «Тайме»…
— Спасибо, Том, — спокойно сказал Кэррингтон. — Нечто подобное мы и ожидали, не так ли, дорогая? Большой всплеск, но никто пока не собирается назвать это новой приливной волной. Она кивнула.
— Но им придется, Брюс. Следующие два танца соберут все в единую картину. Тут заговорил Пэнзелла: — Мисс Драммон, можно спросить, почему вы танцевали именно таким образом? Использование интерлюдии в невесомости лишь в качестве короткого приложения к обычному танцу — конечно, вы должны были ожидать, что критики назовут это трюкачеством.
Шера улыбнулась и ответила: — Говоря по правде, доктор, у меня не было выбора. Я учусь использовать свое тело в невесомости, но это все еще сознательные усилия, почти пантомима. Мне нужны еще несколько недель, чтобы сделать это второй натурой, а это должно быть так, чтобы я смогла исполнить целый законченный танец. Потому-то я и откопала в запаснике обычный танец, присоединила к нему пятиминутную концовку с использованием знакомых мне движений в невесомости и обнаружила, что они образуют тематически связное целое. Я поделилась с Чарли своей идеей, и он сделал так, что она сработала визуально и драматически — придумал фокус со свечами, и это дало мне возможность сказать все, что я хотела, лучше, чем любой другой эффект.
— Значит, вы еще не завершили то, за чем приехали сюда? — спросил ее Пэнзелла.
— О, нет, никоим образом. Следующий номер докажет миру, что танец — это нечто большее, чем контролируемое падение. А третий… третий будет тем, для чего все это затевалось. — Ее лицо вспыхнуло, стало одухотворенным. — Третий будет танцем, о котором я мечтала всю мою жизнь. Я пока не могу представить его целиком, но знаю, что буду способна его станцевать, я создам его, и это будет моим величайшим достижением.
Пэнзелла прочистил горло.
— Сколько времени на это потребуется?
— Немного, — сказала она. — Я буду готова к записи следующего танца через две недели и могу начать последний сразу же после него. Если повезет, он будет записан до того, как истечет данный мне месяц.
— Мисс Драммон, — серьезно сказал Пэнзелла, — боюсь, что этого месяца у вас не будет.
Шера побелела, как снег, а я привстал со стула. Кэррингтон выглядел заинтригованным.
— Сколько времени у меня есть? — спросила Шера.
— Последняя проверка вашего состояния не внушает оптимизма. Я предполагал, что постоянная нагрузка от репетиций и тренировок замедлит адаптацию вашего организма. Но большая часть вашей работы проходила в полной невесомости, и я ошибся, недооценив, насколько ваш организм привык к постоянным нагрузкам — в земной среде. У вас уже есть симптомы синдрома Дэвиса…
— Сколько у меня времени?!!
— Две недели. Возможно, три, если вы будете трижды в день по часу упорно тренироваться при удвоенном тяготении. Мы можем это устроить…
— Да это смешно, — взорвался я. — Разве вы не знаете о позвоночнике танцора? Она убьет себя при 2 g.
— Мне непременно нужно четыре недели, — сказала Шера.
— Мисс Драммон, мне очень жаль…
— Мне непременно нужно четыре недели.
У Пэнзеллы на лице возникло такое же выражение беспомощной печали, как у меня и Мак- Джилликади. Мне вдруг стало до боли тошно от мира, в котором людям приходится все время так смотреть на Шеру.
— Проклятие! — зарычал я. — Ей действительно нужно четыре недели.
Пэнзелла покачал своей косматой головой.
— Если она останется на четыре рабочие недели в нулевой гравитации, она может умереть. Шера сорвалась со стула.
— Тогда я умру, — вскричала она. — Я иду на этот риск. Я должна.
Кэррингтон кашлянул.
— Боюсь, что не смогу тебе разрешить это, дорогая.
Она яростно повернулась к нему.
— Этот твой танец — прекрасная реклама Скайфэку, — сказал он спокойно. — Но если он убьет тебя, это произведет обратный эффект, не так ли?
Ее губы задрожали, и она отчаянно попыталась взять себя в руки. У меня голова пошла кругом. Умрет? Шера?
— К тому же, — добавил он, — я слишком увлечен тобой.
— Тогда я останусь здесь, в космосе, — взорвалась она.
— Где? Единственным местом, поддерживающим невесомость, являются фабрики. А у тебя нет квалификации, чтобы там работать.
— Тогда, ради Бога, дай мне один из маленьких новых спутников, Брюс. Я лучше окуплю твои вложения, чем спутник, отданный под фабрику, и я…-Ее голос изменился. — Я буду всегда доступна тебе.
Он лениво улыбнулся.
— Да, но я могу не захотеть видеть тебя всегда рядом, дорогая. Моя мать настойчиво предупреждала меня не совершать необратимых поступков от— носительно женщин. Особенно что касается неофициальных связей. К тому же я обнаружил, что секс в невесомости, пожалуй, слишком утомителен, если заниматься им постоянно.
Я почти уже обрел голос, но теперь снова его потерял. Я был рад, что Кэррингтон отказывает ей, но то, как он это сделал, заставило меня жаждать перегрызть ему глотку.
Шера тоже на какое-то время утратила дар речи. Когда она заговорила, ее голос стал низким, напряженным и почти молящим.
— Брюс, это вопрос времени. Если я сделаю еще два танца за четыре следующие недели, у меня будет мир, куда вернуться. Если же мне придется отбыть на Землю и ожидать год-другой, то мой третий танец утонет без следа
— никто не будет его ждать, а первые два будут забыты. Это мой единственный шанс, Брюс, — позволь мне рискнуть! Пэнзелла ведь не гарантирует, что четыре недели меня убьют.
— Я не гарантирую, что вы выживете, — сказал доктор.
— Вы не можете поручиться, что любой из нас проживет этот день, — рявкнула она, затем повернулась к Кэррингтону, держа его взглядом: — Брюс, позволь мне рискнуть.
С огромным усилием она выдавила улыбку, которая поразила меня в самое сердце.
— Я сделаю так, что ты не пожалеешь.
Кэррингтон смаковал ее улыбку и полную капитуляцию в голосе, как человек, наслаждающийся хорошим кларетом. Мне хотелось разорвать его собственными руками и зубами, и я молился о том, чтобы он добавил к своим словам финальную жестокость и отверг ее. Но я недооценил его подлинные способности к жестокости.
— Продолжай репетиции, дорогая, — сказал он в конце концов. — Мы примем окончательное решение, когда придет время. Мне это нужно об— думать.
Я никогда в жизни не чувствовал себя таким безнадежным… таким неспособным сделать что-либо.
